Долгоруков, михаил петрович. Долгоруков, михаил петрович Обмундирование "цветных" полков

Николаю Ивановичу Евдокимову было суждено стать одной из ключевых фигур кавказской XIX века. Первый раз он был ранен в левую часть лица, что впоследствии привело к появлению прозвища Учгез, то есть Трёхглазый. Во время второго ранения пуля раздробила ему правую сторону лица, обе ноги были прострелены, а грудь ушиблена камнями. В третий раз фанатик вонзил ему кинжал в левый бок, а потом в правое плечо. Но Евдокимов, русский офицер, всегда возвращался в строй.

В 1821 году он начинает службу в качестве подпрапорщика Тенгинского пехотного полка. Ермоловское время было насыщено боевыми походами, схватками с горскими партиями, которые непрестанно тревожили линию. Рота, в которой в должности писаря выпало служить Евдокимову, прикрывала нарождающиеся курорты на Кавказских Минеральных Водах. Здесь и произошел случай, возможно, определивший судьбу будущего покорителя Кавказа. По собственной инициативе отправившись в разведку, Евдокимов сумел собрать важные сведения об ожидающемся набеге немирных горцев. Это позволило успешно отразить нападение, и наградой стало не только забвение былого прегрешения, но и произведение в прапорщики. В 1824 году Евдокимов отправляется в Дербент, где, получив первый офицерский чин, продолжает службу уже в Куринском пехотном полку.

С каждым годом военный опыт молодого офицера возрастал. Боевая биография Евдокимова пополнилась участием в боевых столкновениях с неприятелем на территории Кубинского и Ширванского ханств, во время войны с Персией.

Весной 1831 года горский предводитель Кази-мулла захватил селение Тарки и осадил русский гарнизон в крепости Бурной. Ситуация складывалась отчаянная. Малочисленный русский гарнизон во главе с майором Федосеевым в течение восьми дней отражал натиск превосходящих сил неприятеля, но без поддержки извне был обречен на гибель. Им на помощь выступил отряд генерала С.В. Каханова, в состав которого входил Куринский полк. В результате ожесточенного сражения неприятель был отброшен.

Во время боя прапорщик Евдокимов получил приказ возглавить резерв и поджечь ту часть Тарков, в которой закрепились мюриды. Он, «несмотря на сильное сопротивление неприятеля и на полученную им рану, исполнил в точности возложенное на него поручение», что было отмечено командованием. Он предпринял нападение на большую саклю, где, по его представлению, мог укрыться сам горский предводитель, и с потерями был отброшен неприятелем. Причём сам Евдокимов оказался ранен в левую часть лица, что впоследствии привело к появлению прозвища Учгез, то есть Трёхглазый. Но не только шрам стал причиной такого имени. Проницательность будущего генерала, умение разгадывать замыслы неприятеля наделяли его в глазах современников особыми выдающимися качествами.

Суровый опыт не пропал даром, и «в дальнейшем он никогда не позволял себе необдуманных и авантюрных атак, неподготовленных операций и действий без тщательной разведки. Изучение противника стало для него обычным, рутинным занятием, однако его познание превратилось со временем в отличительную черту генерала. В отличие от многих коллег, он отказался от стандартного ведения боя или войсковой операции, вначале он старался проанализировать все особенности предполагаемого противника, а уж потом, найдя его слабые стороны и подобрав подходящее время, решался на наступательные действия, стараясь замаскировать его от горцев», - отмечают историки.

Раненый офицер оказался на излечении в крепости Бурной, где познакомился со своей будущей женой, дочерью местного коменданта Александрой Александровной Федосеевой. В это же время Евдокимова наградили орденом Святой Анны III степени. Кроме того, он был повышен в чине и стал подпоручиком.

Стремясь побыстрее вернуться в строй и вместе со своими товарищами разделить тяготы борьбы с Кази-муллой, он на лодке отправился в осажденный Дербент и сумел пробраться в город. Когда «после бурного плавания, на вторые сутки лодка стала подходить к Дербенту, два гребца, заметив большие огни, стали уверять, что это пожар; но Евдокимов догадался, что это неприятельские бивуаки, и сначала поспорил об этом с гребцами, но после, вспомнив, что те из боязни попасть к неприятелю, пожалуй, и вздумают вернуться, перестал спорить, подтвердил их догадку насчёт пожара и, таким образом, доплыл до города».

Грозный имам так и не сумел добиться поставленной цели. Он был отброшен от Дербента, а русские войска начали постепенно теснить мюридов, возвращая под свой контроль потерянные территории. В составе отряда генерал-адъютанта Н.П. Панкратьева Евдокимов участвует в усмирении Табасарани и Каракайтага, штурмует селения Дювек и Эрпели. В начале декабря 1831 года он принимает участие в сражении с мюридами в урочище Чумескент, стоившем русским войскам больших жертв. Достаточно сказать, что в ходе боя погиб командир отряда полковник Миклашевский, были убиты и ранены до 350 солдат и офицеров.

В 1832 году судьба свела Евдокимова с генералом Францем Карловичем Клюки фон Клюгенау (Клугенау).

Под его началом Евдокимов сражается с Кази-муллой в урочище Эльсустау, не позволяя осуществиться планам главы мюридов закрепиться в шамхальских владениях.

Если 1833 год прошёл относительно спокойно, то следующий оказался наполнен походами и сражениями. Новым местом службы Евдокимова становится Апшеронский пехотный полк. По мере разрастания вооруженного противостояния на Северо-Восточном Кавказе у Евдокимова не раз появлялась возможность показать свои качества в боях с отчаянными мюридами. И он каждый раз демонстрировал свои навыки расчетливого и храброго командира. Заслуги произведенного в поручики Евдокимова были отмечены в ходе штурма аула Гимры и селения Гоцатль.

С 1834 года новым местом службы Николая Ивановича становится Апшеронский пехотный полк.

Видимо, он сумел произвести должное впечатление на новом месте службы, так как на следующий год его избирают полковым казначеем. На него обратил внимание император, высказавший свое высочайшее благоволение подданному, о действиях которого столь лестно сообщалось в поступавших реляциях. Очередной наградой офицеру стал орден Святого Владимира IV степени с бантом.

Инициативного офицера в конце 1836 года назначают адъютантом 1-й бригады 19-й пехотной дивизии, которой командует Клюгенау. Генерал по мере продвижения по службе не оставлял заботами и своего подчиненного. Как отмечал биограф Евдокимова И.И. Ореус, «в 1838 года при назначении Клугенау начальником Ахалцыхской провинции, и в 1839 года - начальником войск в северном Дагестане, он не разлучался с Евдокимовым и переводил его с собою на новые места служения. Трудно сомневаться в том, что Николай Иванович, благодаря исключительно его личным качествам, практическому уму, близкому знакомству с горцами и опытности как в строевой, так и в военно-хозяйственной частях, был для Клугенау человеком драгоценным и трудно заменимым». В дальнейшем их будут связывать добрые товарищеские отношения, которые не прервутся даже после отъезда Франца Карловича с Кавказа.

После кровопролитного боя у Ашильтинского моста в марте 1837 года Евдокимова произвели в штабс-капитаны и выдали внушительную по тем временам сумму в 1600 рублей.

Эти деньги нужны были, чтобы излечить новые ранения, которые он получил в ходе схватки с отрядом Шамиля. На этот раз пуля раздробила ему правую сторону лица, обе ноги были прострелены, а грудь ушиблена камнями.

По случаю прибытия Николая I на Кавказ возник замысел убедить Шамиля лично встретиться в Тифлисе с императором и просить у него «о всемилостивейшем прощении и, принеся со всею искренностью раскаяние в прежних поступках, изъявить чувства верноподданнической преданности», - говорилось в сообщении барона Розена к генерал- майору Фезе 21 августа 1837 года. Это была попытка мирного решения конфликтной ситуации, и Шамиль мог рассчитывать на самые преференции со стороны русских властей. Убедить в этом главу мюридов поручили Клюгенау, отправившемуся на встречу с небольшой свитой, в которую вошел и Евдокимов. Участники переговоров подвергали свою жизнь опасности не меньше чем в бою. Никто не знал, сдержит ли Шамиль свое слово гарантировать неприкосновенность «гяурам».

Встретившись с русскими 18 сентября 1837 года близ аула Каранай, имам обещал посоветоваться со своими ближайшими сподвижниками и дать ответ на поступившие предложения. Когда Клюгенау хотел на прощание пожать ему руку, один из мюридов не дал этого сделать, заявив, что имам не должен касаться неверного. Вспыльчивый генерал замахнулся на него палкой, а тот схватился за кинжал. Только вмешательство Шамиля и штабс-капитана Евдокимова предотвратило кровопролитие, которое могло закончиться гибелью малочисленного русского отряда.

Очередное повышение по службе Евдокимова произошло после того, как Клюки-фон-Клугенау сделался начальником Ахалцихской провинции. Штабс-капитана переводят в конце 1838 года в Грузинский линейный 2-й батальон и бросают на борьбу с еще более беспощадным, чем фанатики-мюриды, врагом - чумой. О том, насколько успешно справился Евдокимов с этим заданием, свидетельствует его производство в капитаны в начале 1840 года.

В 1839 года покровитель Евдокимова становится начальником левого фланга Кавказской линии. Он не забывает о дельном помощнике и переводит его в Куринский егерский полк.

В его составе Евдокимов находился в экспедиции А.В. Галафеева, где 11 июля 1840 года принял участие в знаменитом сражении на реке Валерик, описанном М.Ю. Лермонтовым.

После назначения Клюки-фон-Клугенау во второй половине 1840 года начальником Северного и Нагорного Дагестана он забирает с собой и Н.И. Евдокимова, сделав его своим адъютантом. Начиналось непростое для российской власти время, когда Шамиль постепенно перехватывал инициативу в свои руки.

Всё это требовало от командования быстрых и решительных шагов, чтобы сдержать натиск сторонников мюридизма. Уже «в августе Евдокимов принимал участие в движении отряда в Аварию, а потом к Чир-юрту против скопищ Шамиля, появившихся почти одновременно на различных пунктах края и вызвавших с нашей стороны крайнюю напряженную бдительность. В сентябре генерал Клюгенау двинулся в Койсубу для наказания гимринцев за измену; 14-го числа в гимриском ущелье он нанес им сильное поражение и занял Гимры. За отличие в этом деле капитан Евдокимов получил в награду 345 серебром.

Зимой 1841 года Евдокимов был назначен исполнять обязанности койсубулинского пристава и должен был проявлять уже не столько военные, сколько дипломатические умения. Это была обычная практика, «административные занятия шли в то время на Кавказе рука об руку с войною. Иначе оно и быть не могло. Русская власть водворялась и поддерживалась только силою ; приходилось бросаться то в ту, то в другую сторону для усмирения горцев, волнуемых эмиссарами Шамиля или прямо вынуждаемых ими к враждебным против нас действиям». С новой задачей он справился успешно.

Во время проведения одной из операций Евдокимов чуть было не погиб от руки сторонника Шамиля. В рапорте генерал-лейтенанта Фезе генералу Головину от 8 марта 1842 года сообщались следующие подробности этого дела: «Майор Евдокимов, которому я поручил беспокоить неприятеля в Койсубу и, буде возможно, овладеть деревней Харачи завёл, чрез унцукульских выходцев, тайные сношения с жителями этой селения; они обещали при появлении русских передаться нам, преодолев гарнизон из 80-ти мюридов, присланных Шамилем из разных преданных ему обществ. Вследствие этих тайных сношений, прап. Алию с койсубулинского милициею скрыто вошел 5-го числа в Унцукуль; жители тотчас взялись за оружие и захватили всех присланных Шамиле мюридов, убйв до 10-ти человек.

В то же время майор Евдокимов овладел деревней Харачи, 6-го же числа спустился в Унцукуль, занял селение с 4-мя ротами Апшеронского пехотного полка, при одном горном единороге; но этот отличный штаб-офицер по способностям, необыкновенной храбрости пламенному усердию, пал жертвою совершенного им блестящего подвига. Один мюрид, подбежав к майору Евдокимову сзади, в то время как он осматривал место для расположения своего отряда, вонзил ему кинжал в левый бок, а потом в правое плечо».

Весьма показательна реакция местных жителей на это нападение. По словам генерала, «они изрубили изверга на месте, умертвили мать и сестру его и разорили дом». Таким образом, далеко не все горцы горели желанием стать под знамёна Шамиля и считали русского пристава гораздо ближе собственного соплеменника, поплатившегося за свой поступок.

За взятие Унцукуля Евдокимова наградили орденом Святого Георгия IV степени. А генерал Фезе, который прибыл в аул, выстроил войско перед саклей, где находился раненый, и приказал прокричать ура в его честь.

Евдокимов спас других родственников фанатика-мюрида. Уже теряя сознание, он отправил несколько человек с просьбой «никого не трогать, а лучше придти защищать его и не допускать до междоусобия». В этом случае он остался верен своим принципам не проливать без нужды кровь.

Получивший жестокую рану офицер вновь приступил к выполнению своих обязанностей. Впереди у него было покорение северо-восточного Кавказа и пленение Шамиля, а затем и успешное прекращение войны на северо-западе региона.

Все генералы всего войска имеют, при высоких и многих своих трудах, особливых адъютантов, которые також как и их главные один другому подчинены суть (у государей, фельдмаршалов, аншефтов называются генералы-адъютанты, а у прочих генералов, генеральс, а не генерал-адъютантами, называть должно) оные имеют ордеры и указы в принадлежащия места прилежно развозить. Понеже генерал-фельдмаршал, яко главный высшую команду над войском имеет, того ради даются ему генералы-адъютанты, прочие же по нем первые генералы, имеют токмо по одному генеральс-адъютанту. Дело их состоит в том, чтобы пароли и указы раздавать внятно, что при всем войске учинено имеет быть. Того ради надлежит ведать, что следующим образом порядок содержится, а имянно: когда генералы от кавалерии и инфантерии от генерала-фальдмаршала указы и пароли принимают, тогда оные порядочно от генерала, генералу-адъютанту генерала-фельдмаршал- ковому отдаются, оной уже генеральс-адъютантам генералов от кавалерии и инфантерии раздает. А генеральс-адъютанты как от кавалерии и так от инфантерии отдают пароль и приказ каждый по порядку флигель-адъютантом прочих генералов, которые пароль паки отдают всем полковым адъютантом от кавалерии и инфантерии, а именно: флигель-адъютант от праваго крыла отдает оной пароль всем полковым адъютантам на правом крыле. Таковым же образом отдает флигель- адъютант леваго крыла, и объявляет оным ордеры, которые при пароле от вышняго генерала приказаны. Еже все прилежно в записныя книжицы записано, и потом полковым майорам объявлено имеет быть; и надлежит в том крепкой порядок в рангах полков, и командированных от инфантерии и кавалерии содержан быть, дабы каждому полку никакой обиды в том не было.

Адъютант от артиллерии принимает обыкновенно пароль от генерала-адъютанта генерала-фельдмаршала. А ежели иногда кой генерал по фельдмаршале занеможет и паролю сам от генерала-фельдмаршала принять не возможет, то ему оной чрез ген ер ал а-адъютанта генерала- фельдмаршала изустно или письменно пришлется.

В таковой чин генералов-адъютантов, и флигель, и полковых адъютантов, имеют умные, трудолюбивые и храбрые молодые люди выбраны быть, которые должны указы вышних своих принадлежащим образом объявлять, и отнюдь ничего не запомнить, понеже в том много зависит, и времянем все войско по тому поступать имеет. Генералы- адъютанты отправляют салвогвардии, когда на сие от вышняго генерала соизволено будет, еже в военной канцелярии обстоятельно записывается; или помянутые генералы-адъютанты сами записывают день и место, когда и куда оная поставлена, такожде имена полкам и ротам, и кому дана. В походе они пред командующим вышним генералом верхом едут, и весьма не отлучаются от онаго при баталиях, или иных каких акциях: дабы оные во всяком случае указ вышних своих без замедления и скоро исправить и обо всем рапортовать могли. Молодому человеку нигде так военному обыкновению обучиться можно, как в сем чину, якоже и многие молодые знатные особы к тому у генерала- фельдмаршала употреблены бывают.

Ранги их:

Генерал-адъютант Государев имеет ранг и трактамент полковничей.

Генерала-фельдмаршала, подполковничей.

Генерала-фельдмаршала-лейтенанта, молодшаго подполковника.

Генеральские генеральс-адъютанты, майорской ранг.

Флигель-адъютант, капитанской.

Адъютант генерала-майора, прапорщичей.

Число же их определяется: у генерала-фельдмаршала: 3 генерала- адъютанта, 4 флигель-адъютанта; у генерала-фельдмаршала-лейтенанта: 2 генерала-адъютанта, 3 флигель-адъютанта; у генералов: по 1 гене- ральс и по 2 флигель-адъютанта; у генерала-лейтенанта: по одному флигель-адъютанту; у генерала-майора: по одному адъютанту.

Источник: Сизиков М.И.. История государства и права России с конца XVII до начала XIX века: Учеб. пособие - М.: ИНФРА-М. - 320 с.. 1998 {original}

Итак - генерал от инфантерии, генерал-адъютант Свиты Его Императорского Величества Михаил Васильевич Алексеев. Начальник штаба Верховного Главнокомандующего Российской армией Государя Императора Николая II, затем - Верховный Главнокомандующий «революционной армии» 1917 года и, наконец, - «организатор российской контрреволюции» - Верховный руководитель Добровольческой армии… Ему суждено было сыграть заметную роль в судьбоносный, переломный период истории России, период, пришедшийся на последние три с небольшим года его жизни.

К сожалению, роль генерала Алексеева в событиях этого периода оценена явно недостаточно. В отечественной исторической науке Алексееву до сих пор не посвящено ни одного специального исследования, обошла его вниманием и серия «Жизнь замечательных людей». Единственным исключением является книга его дочери Веры Михаил овны Алексеевой-Борель «Сорок лет в рядах русской императорской армии: Генерал М.В. Алексеев», но мизерный тираж (600 экземпляров) и отсутствие переизданий сделали эту книгу исключительной редкостью и очень дорогой находкой для всех, интересующихся судьбой Михаила Васильевича {3} .

В то же время многочисленными тиражами издавались и переиздавались сочинения, авторы которых, не ограничивая себя рамками элементарной этики и такта, пишут о генерале Алексееве, как о «бесталанном стратеге», «бездарности, незаслуженно обласканной царскими милостями». Также благодаря этой литературе широко распространенными стали такие характеристики генерала, как «организатор антиправительственного заговора», «известный масон», «руководитель “Военной ложи”», «виновник Февраля 1917-го». Сложнейшие и малоизученные проблемы истории 1917 года трактуются в подобных публикациях исключительно как следствие «заговора темных сил», различных «антироссийских движений» . Аналогичные оценки постоянно повторяются и в разнообразных телепередачах, «исторических шоу», Интернет-сообществах и т.д.

Очевидно, что обширная, основанная на разнообразных источниках, достоверная и объективная монография о жизни и деятельности военного лидера России периода Второй Отечественной войны и организатора Белого движения генерала Алексеева еще ждет своего появления.

Документальные свидетельства о его рождении и детстве немногочисленны. Дата рождения - 3 ноября 1857 г. Место рождения - город Вязьма. В одном из приказов но 64-му пехотному Казанскому полку тогда было объявлено: «Штабс-капитан Алексеев рапортом донес, что у него родился сын Михаил… Перемену эту внести в послужной список Штабс-капитана Алексеева».

О «происхождении» Алексеева существует мнение, выдвинутое еще в эмиграции одним из исследователей «еврейского вопроса» Л.И. Диким. Он отмечал, что предки Алексеева происходили из кантонистов, т.е. из детей нижних воинских чинов, причисленных с детства к военному ведомству и обязанных поэтому отправляться на военную службу. Помимо них к кантонистам в царствование Императора Николая I причисляли также и еврейских мальчиков-рекрутов. На основании этого Диким делался весьма однозначный вывод о еврейском происхождении отца Алексеева, ставшего затем «выкрестом» (принявшим православие) и сделавшего «неплохую карьеру». Но уместно ли полностью совмещать понятие «кантонист» с национальным происхождением? Тот факт, что предки Алексеева были военными, служили Отечеству в нижних чинах, совершенно не доказывает их определенной «национальности». Однако среди представителей части эмигрантской и, к сожалению, современной отечественной публицистики распространилось утверждение о «генерале-еврее» и, следовательно, о его принадлежности к «сионистским», «иудо-масонским» сферам. Подобные мнения оставим без комментариев…

Древняя, овеянная воинской славой Смоленская земля стала «малой Родиной» будущего генерала. А 64-й пехотный Казанский полк, несмотря на свое «зауряд-армейское» положение, но праву мог гордиться не только своим старшинством - с 1700 г., начала Северной войны, - но и славным боевым прошлым, связанным с героической обороной Севастополя во время Крымской войны. Подвиги казанцев были отмечены Георгиевским знаменем «За Севастополь в 1854 и 1855 годах». Полковым праздником был один из Двунадесятых Праздников Русской Православной Церкви - Успение Пресвятой Богородицы.

Скупые строчки полкового приказа характеризовали «социальное происхождение». Патриархальная военная семья, глава которой, Василий Алексеевич Алексеев, выслужившийся из сверхсрочных унтер-офицеров «армеец», верно служивший Царю и Отечеству при Николае I, но обеспеченный только «казенным жалованьем». Мать, Надежда Ивановна Галахова, была дочерью учителя словесности и сама преподавала грамматику. В изданном в 1937 г. в Нью-Йорке историческом альбоме «Белая Россия» давалась такая оценка семейному воспитанию: «Отец его был старый воин, и привил сыну любовь к Армии… Мать его происходила из просвещенной, передовой и талантливой семьи (род Галаховых) и, будучи сама развитой умственно и весьма образованной, привила ему влечение к наукам, пламенный патриотизм и бескорыстную, горячую любовь к Родине». Но либерально-демократические настроения периода «Великих реформ» обходили стороной провинциальный быт армейского гарнизона. Семья жила вначале в Вязьме, где после окончания Крымской войны был расположен полк, а затем переехала в Тверь.

В 1872 г. от чахотки умерла Надежда Ивановна. Овдовевший Василий Алексеев остался с двумя несовершеннолетними детьми - восьмилетней дочерью Марией и пятнадцатилетним сыном Михаилом. Много лет спустя Михаил Васильевич в письме сыну Николаю вспоминал о пережитых трудностях своей юности: «В первые годы моей молодой жизни… я захлебывался от толчков и невзгод, лишенный средств жить (три рубля в месяц на все) и не имеющий никакой нравственной поддержки. Но Бог дал мне спокойствие, энергию, желание не поддаваться судьбе, а работать. Я выбрался из той тины, в которой гибли десятки». Конечно, ничего предосудительного в происхождении и воспитании будущего генерала не было. «Это многих славный путь», - строки Н.Л. Некрасова вполне подходили к биографии тех многих послереформенных разночинцев, кто самостоятельно, преодолевая многочисленные трудности, стремился к новому, к будущему. Хотя его недоброжелатели, особенно из придворной среды, нередко с презрением вспоминали «низкое происхождение» Алексеева.

По оценке известного русского писателя и публициста Б. Суворина, «жизнь генерала Алексеева была полна труда… Он родился… в бедной офицерской семье. Как это полагается, в России, где от офицеров так много требовали, им ничего не давали, кроме грошового жалования, такой же пенсии и права учить своих детей в военных корпусах».

Ярко запечатлелись в детской памяти и годы «активизма» народнических «бунтарей» и «террористов». Всполохи повстанческой борьбы, поддерживаемые надеждами на скорую всеобщую «волю» после отмены ненавистной «барщины», широко захватывали западные губернии Империи, и «слуги царизма» - офицеры армейских гарнизонов - вызывали у революционеров, очевидно, не меньшую ненависть, чем сам «царский режим». Много лет спустя, в 1905 г., в условиях новой революционной волны, Алексеев в одном из писем супруге вспоминал о «тех периодах, когда моя мать по целым ночам, не раздеваясь, сидела над детьми, ожидая пожаров, так как горели все наши города, и когда у каждого крылечка находили подметные письма о том, что очередь наступила и того городка, в котором нам приходилось последовательно существовать» {4} .

Начинал свою учебу Михаил в Тверской классической гимназии. Однако особыми успехами в изучении классических наук он не отличался. Очевидно, желая направить сына к военной карьере, но, не располагая средствами, необходимыми для продолжения учебы, а также ввиду перевода полка из Твери в Витебск, отец, не дожидаясь окончания курса, после 6-го класса гимназии определил его (22 ноября 1873 г.) вольноопределяющимся во 2-й гренадерский Ростовский полк. Обучение в гимназии давало право начинать службу уже не рядовым. Входивший в состав Московского гренадерского корпуса полк был известен славными традициями, и служба в нем была почетной. Военная карьера определила теперь судьбу Михаила Алексеева. Вскоре из рядов полка Михаил Алексеев поступил в Московское пехотное юнкерское училище. Военное обучение проходило гораздо лучше гимназического, и молодой юнкер обратил на себя внимание училищного начальства усердием и дисциплиной.

И еще несколько характерных черт отличали воспитанника. Многие отличали скромность, некоторую замкнутость юнкера, и особенно его религиозность. Получая образование без «протекций» и «ходатайств», Алексеев, вполне в духе русской православной традиции, понимал, что надеяться нужно на Бога, но и самому «не плошать», а служить и честно «тянуть лямку». «Я хотел видеть тебя в рабочем, хорошем полку, - наставлял он в письмах своего сына, также юнкера Николаевского кавалерийского училища, - и в то же время в таком, где движение не столь беспросветно, безнадежно, где нет полной могилы для энергии и будущего. Ведь небольшое случайное преимущество мы возьмем с тобою не бесчестными путями, не протекцией маменьки и тетеньки, не моим теперешним случайным положением, а честно заработаем его трудом, Божиим благословением».

Училище было закончено по 1-му разряду, в чине прапорщика 1 декабря 1876 года. Это было весьма неплохим началом военной карьеры. Российская армия в это время переживала период перемен и реорганизаций. Вводились новые уставы, осваивались новые виды вооружения, повышалась профессиональная подготовка солдат и офицеров. Прежний, «кастовый» характер отношений в военной среде навсегда уходил в прошлое.

После неудачной Крымской войны угроза новых конфликтов не исчезала. В 1877 г. начинается война с Османской империей. И в «турецкий поход» офицер, произведенный в чин прапорщика, вышел в рядах своего родного 64-го пехотного Казанского Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Николаевича полка. Полк выступил из Витебска к южным рубежам в апреле 1877 года.

Полученное на Балканах «боевое крещение» не могло не отразиться на мировоззрении Алексеева. Ведь это была «Освободительная война» братских славянских народов против «османского ига». Патриотический подъем, охвативший войска, идущие в бой за «свободу славянства», убеждал в необходимости укрепления военного авторитета России. В августе-сентябре 1877 г. Казанский полк участвовал в тяжелых боях под Плевной. Алексеев служил в должности полкового адъютанта в штабе отряда генерала от инфантерии Михаила Дмитриевича Скобелева. Начальники Алексеева и сам легендарный «белый генерал» неоднократно отмечали исполнительность и смелость своего адъютанта. Боевые ордена Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом (за бои на Шипкинском перевале), Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом (1879 г.), Святой Анны 4-й степени («аннинский темляк на шашку») и румынский Военный крест (1878 г.) стали его отличиями, а полученное ранение в палец Алексеев называл «пустяковым» и даже не вспоминал об этом. Офицеры штаба Скобелева доставляли донесения и составляли планы атак не в тыловой «тиши», а на передовой линии огня, и молодой адъютант неоднократно отличался среди них. На передовой, под сенью именного «скобелевского значка», проявлялись такие качества его характера, как смелость в решении поставленных задач и четкость в исполнении штабных предписаний.

Участие в боевых действиях способствовало и продвижению по службе. Начав войну 19-летним прапорщиком, Михаил Алексеев к концу военных действий дослужился до чина подпоручика (31 октября 1878 г.). 25 января 1881 г. был произведен в поручики, а 15 мая 1883 г. - «за отличия по службе» - в штабс-капитаны.

Примечательные подробности участия Казанского полка в Русско-турецкой войне содержит его «полковая история»: изданная в Санкт-Петербурге в 1888 г. книга «Походы 64-го пехотного Казанского Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Николаевича полка. 1642-1700-1888» представляет не только значительный исторический интерес, но и имеет непосредственное отношение к биографии Михаила Васильевича. В предисловии указывалось, что сведения «о походах и делах полка в войну 1877-1878 годов» получены «на основании рукописи» штабс-капитана М.В. Алексеева. Добрая треть «полковой истории» отражала первый военно-научный и литературный опыт будущего Верховного Главнокомандующего.

Описывая смотр бригады, в которую помимо казанцев входил 63-й пехотный Углицкий генерал-фельдмаршала Апраксина полк, в книге подчеркивалось важное указание, полученное офицерами накануне отправки на фронт. По мнению командира IV армейского корпуса генерал-лейтенанта Павла Дмитриевича Зотова, командирам следовало особое внимание обратить не только на боевую подготовку солдат, только что призванных в армию но введенной в 1874 г. всеобщей воинской повинности. «При настоящем молодом составе армии, - говорил генерал, - на офицерах лежит трудная обязанность руководителя и начальника солдата в бою, и от их честного, беззаветного отношения к делу зависит успех нашего оружия в предстоящей борьбе с врагом». Призывники, главным образом из Владимирской губернии, нуждались в тщательном обучении как для овладения техническими навыками, так и для укрепления стойкости, сплоченности рядов. Подъем боевого духа был необходим. Полку была преподнесена икона святителя Николая архиепископа Мирликийского Чудотворца. Командир полка полковник В.А. Тебякин приказал полковому священнику совершать церковные службы перед образом во время похода.

При описании отправки полка на фронт и последующих боевых действий Алексеев непременно указывал не только на особенности атак и переходов. С точки зрения молодого командира роты, для воинской части далеко не последнее значение имели проблемы снаряжения, обмундирования, снабжения. Две отдельные главы в его рукописи были посвящены вопросам продовольственного снабжения и медицинского обеспечения солдат и офицеров полка.

Примечательно, что уже тогда Алексеев проявлял повышенный интерес не только к вопросам стратегии и тактики, но и к вопросам обеспечения воинских частей, когда, казалось бы, самые незначительные мелочи могут стать самыми важными. Например, он отмечал, что перед походом были «заготовлены сухарные мешки, гимнастические рубашки и чехлы на шапки из полотна с назатыльниками; получены походные палатки, а для носки воды при себе приобретены плоские стеклянные фляги, которые, во избежание скорого битья и быстрого нагревания воды, обшивались серым солдатским сукном». Также наблюдались: слабая пригодность казенного снаряжения, трудности длительных пеших переходов. В частности, «1) что носимый солдатом груз через силу велик; 2) ранец крайне неудобен и стесняет свободу движения; 3) что движение в общей колонне всего эшелона, не вызываемое никакими потребностями, излишне утомляет ожиданием сбора всех частей и остановками в пути; и 4) казенная обувь, неудовлетворительно сшитая и пригнанная плохо, натирает ноги и увеличиваете число отсталых».

Первоначально пренебрежительное отношение к турецкой армии после первых серьезных столкновений изменилось, став более сдержанным и в чем-то даже уважительным. «Боевое крещение» новобранцы Казанского полка получили вскоре после переправы через Дунай. После преодоления Шипкинского перевала полк начал продвижение к крепости Плевна, где ему предстояло встретиться с сильной армией под командованием Османа-паши. Вскоре полк был введен в состав большого, специально созданного отряда под командованием генерала Скобелева. Первая встреча с ним, согласно воспоминаниям Алексеева, состоялась не на парадном плацу и не за салонной беседой штабных назначенцев, а во время маршевого перехода 16-й пехотной дивизии, у города Ловеч 10 августа 1877 г. «Такого жаркого дня, как 10-е августа, - вспоминал Алексеев, - не было еще во все время после перехода через Дунай. Ни малейшего движения воздуха, ни одного ручейка или фонтана, чтобы хотя немного освежить измучившихся солдат. Надетые мундиры и ранцы с четырехдневным сухарным запасом добивали солдат окончательно. Целыми десятками валились солдаты на землю, доходя до крайнего предела физического изнеможения и не обращая никакого внимания на то, что могли сделаться жертвою турок, но отношению которых отряд совершал фланговое движение… На пути полк обогнал начальник отряда генерал-майор Михаил Дмитриевич Скобелев, о беззаветной храбрости которого было известно каждому из чинов полка.

Позднее, под славной командой его, всей дивизии суждено было отслужить большую часть кампании и, благодаря ему, завоевать себе почетное место между всеми дивизиями Русской армии и получить имя “Скобелевской”. Генерал обратился с несколькими словами ободрения к растянувшимся по дороге солдатам».

Здесь, под Ловчей, полк впервые участвовал в серьезном «боевом деле». С 3 августа произошла смена командования полка. Теперь вместо полковника Тебякина казанцами, вплоть до самого окончания войны и возвращения в Россию, стал командовать полковник М.Х. Лео. Предстояло штурмовать турецкие укрепленные позиции, и подготовка к их атаке тщательно велась Скобелевым. В полковой истории замечались характерные особенности «скобелевской» тактики, особые расчеты генерала на тесное взаимодействие разных родов войск - артиллерии и пехоты, а также на крайне важные во время боевых действий качества войск - взаимопомощь и взаимовыручку. «Сам погибай, а товарища выручай», - этому старому воинскому завету солдаты и офицеры Казанского полка стремились следовать постоянно. Не меньшую роль играла и стремительность, быстрота пехотной атаки. Алексеев приводил текст приказа Скобелева от 22 августа 1877 г., который, но его мнению, весьма точно характеризовал планы генерала в отношении штурма Ловчи: «В предстоящем бою, в первый его период, первенствующее значение остается за артиллерией. Батарейным командирам будет сообщен порядок атаки, причем рекомендуется не разбрасывать огня артиллерии. Когда пехотные части пойдут в атаку, то всеми силами поддержать их огнем. Необходима внимательность; огонь особенно учащается, если выкажутся неприятельские резервы, и до крайности, если бы атакующая часть встретила препятствие. Где дистанция позволяет, но траншеям и войскам стрелять картечными гранатами. Пехота должна избегать беспорядка в бою и строго различать наступление от атаки.

Не забывать священного долга выручки своих товарищей во что бы то ни стало. Не тратить даром патронов; помнить, что подвоз их, но местным условиям, затруднителен. Еще раз напоминаю пехоте о важности порядка и тишины в бою. “Ура” кричать лишь в том случае, когда неприятель действительно близок и предстоит атака в штыки. Обращаю внимание всех нижних чинов, что потери при молодецком наступлении бывают ничтожны, а отступление, в особенности беспорядочное, кончается значительными потерями и срамом. Приказ этот прочесть во всех ротах - во всем, касающемся пехоты».

Далее в полковой истории, не жалея эпитетов, описывалось состояние полка накануне решающего штурма турецких позиций. «В пять часов утра все войска колонны генерала Скобелева выстроились на занятых ими местах и ждали своего начальника. Прекрасное августовское утро, сознание своей силы при виде этой массы орудий и пехоты, стремление попасть в первое для большинства дело, - все это способствовало тому, что войска перед ловченским боем были настроены празднично. Радостный и гордый сознанием серьезности выпавшей на его долю боевой задачи, ехал по рядам войск генерал Скобелев, чувствуя, что солдаты сделают все, что в силах человека, презирая опасность и самую смерть».

В результате смелой атаки Казанский полк не только захватил редуты, но и ворвался в город, понеся не такие уж и большие потери, каковые ожидались в случае длительного штурма. После занятия редута и прорыва в город Скобелев приказал развернуть фронт полка и ударить по отступавшим турецким частям. Победа была полной. Неприятельский гарнизон был разгромлен, а «у каждого из Казанцев окончательно окрепла вера в своего начальника колонны, генерал-майора Скобелева, и желание с ним отбыть и всю будущую боевую жизнь, так удачно начатую боями 20-го, 22-го августа». Полк поверил в своего начальника, а это было главным залогом будущих побед.

После взятия Ловчи отряд Скобелева двинулся к хорошо укрепленной турецкой крепости Плевна, которая к концу августа уже выдержала два штурма русских войск. Алексеев считал, что главными причинами неудачных атак являлись: «малочисленность наших сил, неполные рекогносцировки, недостаточная артиллерийская подготовка и разрозненность действий. В результате, как следствие этих неудач, для большинства офицеров и нижних чинов явился вывод, что турки - противник, заслуживающей большего внимания, чем предполагалось прежде; увидали, что наш противник обладает более совершенным вооружением. Серьезно готовились казанцы к ожидаемому со дня на день третьему штурму Плевны; предстояло дело трудное, но всякий отчетливо сознавал, что выполнить его необходимо».

В конце августа отряд Скобелева принимал участие в комбинированном ударе по плевненским позициям и 30 августа 1877 г. занял сильные редуты на южном крыле оборонительных рубежей турок. Однако закрепиться на этих рубежах, с целью последующего развития наступления, не удалось, и войскам пришлось отступить. Примечателен в этой связи приказ генерала, снова отметившего важность боевого товарищества среди бойцов подчиненного ему отряда: «Помните, что на взаимной помощи держится победа, а потому в бою, когда кровью добывается успех и слава, нельзя быть зевакой никому. Обрушится ли враг на одну часть, соседи должны броситься ей на выручку, не ожидая приказаний». Тактика штурма турецких редутов снова строилась Скобелевым на основе фронтального удара, при поддержке артиллерийского огня максимально возможной силы. Комбинированные удары были рассчитаны на успех, но и при неудаче Скобелев не считал се основанием для упадка духа. Как отмечал Алексеев, хотя «неудачный бой 30 августа… тяжело отозвался на физических и нравственных силах офицеров и солдат», тем не менее «несколько дней отдыха, здоровая и обильная пища, восстановив физические силы, подняли и нравственный дух».

В командном составе русских войск, осаждавших Плевну, произошли перемены. Генерал Зотов был заменен графом Э.И. Тотлебеном, и герой Севастопольской обороны переменил тактику операции. Теперь вместо ожесточенных фронтальных атак на турецкие редуты следовало перейти к планомерной осаде, постепенно сжимая кольцо окружения плевненских позиций Осман-паши. Полковая история особенно выделяла тот факт, что «командующим 16-й дивизией был назначен знаменитый Скобелев, под начальством которого казанцы уже принимали участие в деле под Ловчей. Со дня принятия Скобелевым дивизии нашему полку больше не приходилось разлучаться с этим русским богатырем; под его начальством отбывал полк всю свою боевую службу этой кампании». Показательно, что 22 августа 1878 г. Скобелеву было предоставлено право на ношение мундира Казанского полка. Сохранилась фотография, изображающая генерала в полковой форме, в окружении отличившихся солдат и офицеров полка. Позади Скобелева, с адъютантскими аксельбантами, в мундире с небольшими обер-офицерскими эполетами, но с хорошо заметными «боевыми бантами» Станислава и Анны, - молодой Михаил Васильевич.

В характерной для него манере изучения военных операций штабс-капитан Алексеев особое внимание уделял подготовке тыла, прочность которого непосредственно влияла на успех предстоящих атак. «Ставка Скобелева и его штаба, - писала полковая история, - была разбита в расположении Казанского полка. Генерал Скобелев почти ежедневно заходил на солдатские кухни, пробовал пищу и постоянно напоминал, что начальник должен считать своей святой обязанностью накормить солдата: что только сытый может многое сделать. Впоследствии, при самых трудных обстоятельствах, Скобелев не раз напоминал свои требования в приказах, и, благодаря этим требованиям, благодаря личным заботам генерала, в особенности при движении за Балканами, полки нашей дивизии всегда были сыты, не в пример лучше были накормлены, чем то было в других частях».

«Вообще, - как писал Алексеев, - теперь на первый план выступила забота о хорошем довольствии солдата. Благодаря переходу от приобретения мяса путем подряда к приобретению собственным попечением, при большом денежном отпуске, явилась возможность выдавать людям фунтовые порции; ежедневно получали водку и чай, что было крайне необходимо при той ненастной, холодной погоде, которая наступила во второй половине сентября».

Тогда как защитники Плевны все больше и больше страдали от недостатка продовольствия, русские войска усиливались, готовясь к новому штурму, а хорошо налаженная Тотелебеном система осады («война кирки и лопаты») уже приносила свои плоды. Подготовленные траншеи, как клинья, врезались в турецкую оборону, и, пользуясь ими, русские солдаты и офицеры все теснее охватывали позиции противника. Казанцы в составе скобелевской дивизии постепенно продвинулись к тем позициям на Зеленых холмах, которые безуспешно пытались удержать во время последнего штурма, в августе. В конце ноября осажденные, под личным командованием Осман-паши, предприняли попытку прорыва из Плевны, однако она закончилась поражением. Окончательно утратив боеспособность, турецкие войска сдались.

Победа под Плевной стала, по существу, переломом всей Русско-турецкой войны. Теперь перед русскими войсками открывалась перспектива решительного наступления через Балканы на Константинополь. Но предстояло еще преодолеть горные перевалы. Переход через Шипкинский перевал прославил Казанский полк. Полковая история, на основании рукописи Алексеева, подробно, детально описывает условия, в которых шли бои под Шипкой: «9 декабря Скобелев отдал приказ но всему отряду, которым предписывалось начальникам отдельных частей подготовить свои части к предстоявшему зимнему походу; в особенности обращалось внимание на осмотр ружей… Приказано осмотреть мундирную одежду, обувь; приобрести фуражки, теплые чулки, суконные портянки, полушубки, - вообще побольше теплого платья; вместо ранцев заводились мешки для носки сухарей и вещей».

Примечателен текст приказа Скобелева, прочитанный перед солдатами и офицерами Казанского полка 24 декабря, перед переходом через горные хребты. В приказе говорилось «о предстоящей цели похода»: «Нам предстоит трудный подвиг, достойный испытанной славы Русских знамен. Сегодня мы начнем переходить через Балканы, с артиллерией, без дорог, пробивая себе путь, в виду неприятеля, через глубокие сугробы. Нас ожидает в горах турецкая армия Ахмет-Эюба-паши; она дерзает преграждать нага путь. Не забывайте, братцы, что нам вверена честь Отечества, что за нас теперь молится наш Царь-Освободитель, а с ним и вся Россия. От нас они ждут победы! Да не смущает вас ни многочисленность, ни стойкость, ни злоба врагов… С нами Бог!»

26 декабря батальоны Казанского полка подошли вплотную к турецким позициям у Шейново. Здесь были получены радостные известия об освобождении Софии. Вечером произошли первые столкновения с дозорами противника. 27 декабря Скобелев приказал начать общую атаку Шейновского укрепленного узла. Казанский полк первоначально находился в резерве. Но вскоре Угличскому полку, наступавшему впереди русских войск, потребовались подкрепления, и казанцы пошли на выручку. Дружным штыковым ударом 1-й батальон полка захватил турецкий редут, обеспечивая дальнейший прорыв неприятельских укреплений. В занятом редуте нарушенные боевые порядки полка перестроились. Правый фланг турецкой оборонительной линии был прорван «лихим, молодецким действием» колонны. Опасаясь окружения, турецкие военачальники стали отводить войска и с левого фланга.

Вот как описываются эти действия в полковой истории. «Сопровождаемый Скобелевым батальон под звуки полкового марша двинулся поротно в две линии к опушке рощи, где был встречен артиллерийским огнем и ружейными залпами с левого фланга из турецкой траншеи и батареи с подбитыми орудиями… Стрелки быстро очистили от турок траншею и батарею; турки поодиночке рассеялись в роще. Стрелковая цепь продолжала движение до турецкого лагеря, а батальон избрал позицию и приступил к возведению траншей. Левее и против 2-го батальона все уже было тихо, а правее кипела ружейная перестрелка, то и дело сопровождаемая криками “ура”… Батальон продолжал возводить траншеи, употребляя в дело все, что только под руку попадалось, лишь бы поскорее увеличить толщину и вышину бруствера. Немного спустя мимо проехал крупной рысью Скобелев со своим штабом, объявил, что турки сдаются… и именем Государя Императора поблагодарил за молодецкую службу… На курганах, что возле Шипки, около курганов - полный хаос и беспорядок: трупы людей, турецких лошадей валяются на том же самом месте, где их застигла смерть; повсюду разбросана масса разнообразного оружия, патронов, артиллерийских снарядов; неприятельские орудия частью остались в редутах, частью вывезены в поле и брошены в беспомощном состоянии, с обрезанными постромками, с вынутыми замками…» В связи с этим вспоминается известная картина величайшего русского художника-баталиста В.В. Верещагина «Шипка-Шейново. Скобелев под Шипкой». На ней весьма достоверно запечатлены и эпизод приветствия Скобелевым русских войск - победителей, и разгромленный редут со рвом, наполненным трупами. Но боевая доблесть полка не осталась не замеченной командованием, и к прежним полковым наградам добавился «знак отличия на шайки» для всех четырех батальонов, участвовавших в сражении. Надпись на знаке гласила: «За отличие в сражении при Шейнове 28 декабря 1877 г».

2 января нового, 1878 года скобелевский отряд преодолел горный хребет и вышел на прямую дорогу к Адрианополю. А в феврале Казанский полк достиг предместий Константинополя. Казалось бы, заветная цель близка, и вскоре православный крест восторжествует снова над столицей бывшей Византийской империи. Однако «обстоятельства изменились». Как отмечал в своей рукописи Алексеев, «Сан-Стефанский договор, вознаграждавший Россию за все се жертвы, не понравился державам Западной Европы. Пройдя через Дарданеллы, английские броненосцы маневрировали у Принцевых островов, в виду русской армии. Скорое возвращение на Родину, так страстно желанное, так дорогое для каждаго человека, теперь отлагалось на неопределенное будущее; в этом темном будущем, пожалуй, могло возникнуть новое столкновение с врагом, более искусным, более стойким, нежели турки. Об этом-то столкновении говорил Скобелев офицерам во время маневров 24 марта: советуя не забывать недавно пережитых кровавых дней, Скобелев дал кое-какие указания… которые, пожалуй, придется применить к делу в борьбе с новым врагом. А пока европейский ареопаг строил свои козни да всеми силами старался что-нибудь урвать у России, у нас снова потянулась прежняя однообразно-скучная жизнь с ее обычными занятиями».

Разместившись вблизи Константинополя, Казанский полк жил довольно насыщенной жизнью. Офицеры полка выезжали в город, не пренебрегая разнообразными житейскими удовольствиями, тратили полученные боевые оклады. «Каждому хотелось вознаградить себя за долговременный пост; каждый лихорадочно спешил удовлетворить какую-нибудь свою страсть, ухватить от жизни лишнее мгновение наслаждений, без разбора, хоть призрачное, да подобие наслаждения… каждый веселился во всю ширину русской натуры, без удержу, без дум о будущем, стараясь забыться, не помнить пережитого», - так писал об этом моменте Алексеев.

Для солдат подобных послаблений не было. Поэтому «за напряжением физических и нравственных сил, естественно, должен был последовать упадок и тех, и других, чему еще больше способствовала однообразная жизнь… окончательная потеря надежды на скорое возвращение в Россию». Вскоре среди солдат двух батальонов началось распространение тифа.

Скрашивали жизнь общие полковые праздники, русские православные традиции. 16 апреля 1878 г. праздновали Светлое Христово Воскресение. Интересный факт приводился в рукописи Алексеева. Возрождая православие на древней земле бывшей Византии, «освободив турецкую мечеть, окропили се святой водой и там торжественно совершали службу, к великому изумлению и, вероятно, к немалому неудовольствию оставшихся в деревне татар».

Особое психологическое значение имели в этой обстановке военные смотры и парады. В рукописи Алексеева описывался один из таких парадов - накануне полкового праздника в Сан-Стефано. Важность парада представлялась несомненной еще и потому, что «в заграничной печати, в Константинополе с некоторого времени стали распространяться упорные слухи о жалком состоянии русской армии, изнуренной беспрерывными походами и болезнями. Рассказывали об упадке дисциплины; рассказывали, что русский солдат окончательно упал духом, раскис, стал ни к чему не годен. Слухи росли и распространялись самые нелестные, неправдоподобные. На предстоящий парад съехалась масса зрителей: тут были турецкие паши и иностранные корреспонденты; представители всех национальностей; всякий праздношатающийся люд; даже турчанки, закутанные с ног до головы, в своих закрытых каретах. Каждый… злорадно ожидал, что вот-вот оправдаются все рассказы, что… победители предстанут перед ними не в своем величии, а изнуренные, жалкие и деморализованные. На нас глядела вся Европа, с желанием унизить, раздавить нас. И что же?. На нолях Сан-Стефано, ввиду турецкой столицы, Русская армия явилась во всем своем могуществе, грозная и непобедимая… Русская армия вывела на парад такое число стройных, с полным числом рядов, батальонов, эскадронов и батарей, о котором, вероятно, и не помышляли… Этот парад был равносилен победе… Ко времени парада у нас в полку было по 45 рядов в ротах… Подновленные кантики, лоснящаяся амуниция, ярко начищенные пуговицы, - все это прикрыло от постороннего глаза разные изъяны и прорехи, не соответствующие парадной обстановке».

Итак, русская армия смогла проявить не только свои высокие боевые качества, дойдя до стен древней византийской столицы. Армия показала, что она готова к новым боям и походам, что дух русского солдата по-прежнему высок. И это не могло не повлиять на исход проводившихся в то время дипломатических переговоров в Берлине.

После окончания Берлинского конгресса окончательно прояснилась перспектива окончания войны и скорого возвращения русских войск домой, на Родину. Как отмечалось в полковой истории, «до 7 сентября Русская армия, оставаясь в неопределенном положении, продолжала стоять бивуаком в виду Константинополя, имея впереди свои боевые позиции, но первому сигналу, в полной готовности запять их для обороны или атаковать неприятельские укрепления. Теперь положение определилось. Большая часть армии ушла на Родину. Казанцы оставались на оккупации (размещении русских войск на турецкой территории, во исполнение условий мирного договора. - В.Ц.). Начинался переход к мирной жизни, к мирным занятиям».

Перед возвращением в Россию Казанского полка был отслужен молебен. Затем казанцы прошли церемониальным маршем перед генералом Скобелевым, провожавшим своих однополчан домой и наградившим Георгиевскими крестами «зашейнинский бой» еще нескольких солдат. На пароходе Добровольного флота с символичным названием «Россия» бойцы Казанского полка отплыли из Константинополя в Одессу. После этого, эшелонами, батальоны 64-го пехотного Казанского полка отправились на место своей прежней дислокации - в Витебск. Еще одна славная страница полковой истории завершилась.

В заключение глав, посвященных Русско-турецкой войне, написанных на основании рукописи Алексеева, давалась весьма показательная характеристика нового типа бойцов, существенно отличавшихся от старых рекрутов - «николаевских солдат». При этом становился востребованным опыт предыдущей, Крымской войны, а воспитанные на боевых традициях новобранцы, призванные по всеобщей воинской повинности, оказались вполне достойными продолжателями прежних. «22-х-летний промежуток отделял 8-е сентября 1854 г. - день Альминского (сражение на реке Альме. - В.Ц.) боя… 20 лет прошло со дня выхода из Севастополя, знаменитая оборона которого и по сегодняшний день жива среди русского народа, та оборона, где и наш родной полк приносил посильную жертву на алтарь Отечества. С лишком 20 лет прошло по тот день, когда Державный Вождь снова позвал на службу боевую своих Казанцев… 22-летний промежуток времени коренных реформ, изменивших и быт, и службу, и воспитание солдата. Успели сойти со сцепы те сказочные герои-богатыри, отцы и деды Казанцев, что честно защищали севастопольские твердыни, долго боролись, долго и крепко стояли, не поддаваясь напору сильного противника. Успел уже исчезнуть и самый тип старого николаевского солдата, умевшего бить врага и стойко умирать. Казанский полк выступал в поход в молодом, в новом составе, имея позади за собой лишь славные традиции прошлого. Верный своим традициям, верный заветам отцов и дедов своих, Казанский полк в последнюю войну честно и правдиво служил свою службу - выполнял свой долг и в тяжелые дни плевненской блокады, и в дни трудного зимнего перехода через снеговые вершины Балкан, и в дни форсированных маршей до стен константинопольских…»

Так, согласно полковой истории, завершилось участие полка в Русско-турецкой (Балканской) войне 1877-1878 гг. В боях и походах проявлялись лучшие качества русского армейского офицерства. Не стал исключением и молодой подпоручик. По свидетельствам современников, «у начальства Михаил Васильевич был одним из лучших офицеров, а товарищами-однополчанами за сердечное и простое отношение ко всем был любим». «Тихий, скромный, религиозный, вдумчивый, отзывчивый, готовый всегда прийти на помощь другому в трудную минуту, крайне заботливый к своим подчиненным… невольно привлекал сердца всех, кто только с ним сталкивался» {5} .

После окончания войны Алексеев собирался «держать экзамен» в Николаевскую академию Генерального штаба. Пожалуй, главным мотивом для поступления были не сугубо карьерные расчеты, а понимание важности получения разностороннего образования. Ведь рассчитывать на «протекции» по-прежнему не приходилось, а полученные знания были бы весьма полезны для службы в новой, реформированной армии. Но намерения продолжить военное образование осуществились не так скоро, как хотелось бы.

В октябре 1885 г., уже в чине штабс-капитана, Алексеев принял весьма почетную должность командира роты Его Высочества. Хотя и молодой, но вполне достойный офицер, мундир которого уже украшали заслуженные боевые ордена, по праву мог командовать «шефской» ротой. Здесь опыт боевой штабной работы дополнился опытом строевого начальника. Алексеев не стремился отдалиться от солдат. Напротив, его справедливо по тем временам считали «демократом». Командовать ротой, опираясь на авторитет знаний и опыта, не требуя беспрекословного подчинения, без грубых окриков и педантичных требований к исполнению отданных приказов - это отличало нового командира от многих других. Очевидно, сказывалось и происхождение, и воспитание Алексеева, лишенного «кастовых» предубеждений о неизменном превосходстве офицера над «нижними чинами». Алексеев был убежден в том, что помимо соблюдения уставных требований необходимо добиваться взаимного доверия, уважения между солдатом и командиром. Это убеждение подкреплялось его фронтовым опытом, полученным в Русско-турецкой войне. Обоюдное доверие дорого стоило во время военных действий, при постоянном риске, в боевой обстановке.

Ф. Кирилин, служивший под командованием Алексеева, позднее вспоминал, как его, молодого подпоручика, прибывшего весной 1886 г. в полк, расположенный в г. Кобрине Гродненской губернии (Виленский военный округ), удивлял необычный «стиль руководства» ротного командира. «Михаил Васильевич и на новой должности… проявил свои способности, отдавая все свое время и опыт на обучение своей роты и своих офицеров, что было совершенно ново в то время. Он не ограничивался, как другие, казенными часами и установленной программой и обучал и развивал людей но мере возможности… Это не были лекции, это не были уроки, а были беседы; люди это понимали хорошо и, несмотря на кажущуюся суровость Михаила Васильевича, слушатели свободно задавали разные вопросы и получали простые и вполне исчерпывающие ответы». «Беседы велись но всем отраслям», и, но воспоминаниям Кирилина, вчерашние полуграмотные новобранцы разбирались, к примеру, каково происхождение грозовых электрических разрядов. Правда, иногда Алексеев, по тогдашнему выражению, «срывался с нарезов» и терял свое обычное самообладание. «Это бывало обыкновенно после праздников, когда люди… не всегда были внимательны, и учение шло не так, как надо. Тогда М.В., выйдя из себя, кричал, топал ногами, дисциплинарные взыскания сыпались одно за другим». Но подобные приливы гнева быстро проходили, и, стоило роте поправить обучение, как штабс-капитан Алексеев тут же менял свои прежние решения, и рота, «радостно запевая песню, бодро шла домой, зная, что действительно все забыто» {6} .

Время командования ротой - 1880-е годы - время правления Императора Александра III Миротворца. Время, когда в Европе не было войн, а внешнеполитический авторитет России стоял неизменно высоко. Слабо ощущалась угроза войны, и боевая подготовка солдат и офицеров нередко заменялась рутинными строевыми тренировками, оторванными от насущных потребностей суждениями теоретической стратегии и тактики. Настроения строевого офицерства, трудности совместной службы командиров и нижних чинов нашли отражение в известной повести Л.И. Куприна «Поединок». Ее публикация вызвала серьезные споры, автора обвиняли в предвзятости, но было ясно, что наступающий век, век новой военной техники и сложных боевых операций, неизбежно приведет и к совершенно новым отношениям между военачальниками и подчиненными. К чести Алексеева, он не стремился следовать прежним стандартам командования, а пытался найти более подходящие для изменившейся обстановки формы и методы военного воспитания.

При всем благожелательном отношении к солдатам отношение к настроениям, царившим подчас среди офицерства, у Алексеева было довольно критическим. В одном из частных писем, написанном незадолго до начала Русско-японской войны, он писал: «С немалой грустью смотрю я на широко развитую, все и всех охватившую мелкую интригу, пронизывающую общество сверху донизу. Говорю, конечно, про наше военное общество. Когда придется уйти из Петербурга, сразу очутишься в этой несимпатичной атмосфере. Мелкие стремления, к достижению которых пускается в дело все, поглощают большинство. Говоришь с одним, он дает самую темную окраску сослуживцам; только что переходишь к другому, сейчас расписывают первого собеседника, раз узнают, что ты имел случай говорить с ним».

Увы, с подобными настроениями обоюдного недоверия, мелких и крупных интриг, корпоративных счетов и привычек Алексееву приходилось сталкиваться постоянно в его будущей служебной биографии. Надо ли говорить, насколько вредным это было для единства командования, для жизни гарнизонов, не говоря уже о боевых действиях.

Реальный "капитан Кольцов" не очень любил популярнейший советский боевик

Этот замечательный советский фильм начал сниматься ровно сорок лет назад. Для многих наших граждан он оказался настоящим открытием. Ибо до его появления наш кинематограф не осмеливался именно таким образом показывать гражданскую войну - всю её трагичную многообразность, где правда была не только на стороне красных.

Фильм назывался " Адъютант его превосходительства ".

"Может, они и красные... а может, и белые"

Слепые вожди слепых

Всё здесь было в новинку. Белых показали вполне нормальными, отнюдь не карикатурными людьми. Кроме того, авторы фильма постарались одеть их не в ту театральную бутафорию, в которую наряжали врагов революции создатели "Чапаева" или "Неуловимых мстителей", а именно в ту форму старой русской армии, которую наши прадеды носили до 17-го года. Честное слово, в фильме эта форма выглядела гораздо более привлекательной и привычной, чем будённовки или кожаные фуражки красноармейцев или чекистов...

Достоверно передана и историческая обстановка лета 1919 года на Украине. Красные с трудом удерживали центральную часть украинских земель вокруг Киева. С юго-запада на них напирали отряды украинских националистов-петлюровцев, с востока вели наступление войска Добровольческой армии белого генерала Деникина. А между ними носились банды всевозможных авантюристов - всякого рода батьки Махно, Ангел, Тютюник, Козолуп, атаманша Маруся, которые грабили и тех и этих. Помните лозунг, который висел на тачанке киношного батьки Ангела, в замечательном исполнении актёра Анатолия Папанова? "Бей белых - пока не покраснеют, бей красных - пока не побелеют!" Словом, на Украине царила самая настоящая кровавая анархия...

Главным героем фильма является красный разведчик, капитан Павел Кольцов, сумевший проникнуть в штаб командующего Добровольческой армии генерала Владимира Зеноновича Ковалевского и даже стать адъютантом командующего. Кольцов ведёт активную разведывательно-диверсионную работу. Располагая широкой агентурной сетью, он вовремя предупреждает красное командование о предстоящих операциях противника, ведёт хитроумные комбинации с белой контрразведкой, рискуя жизнью, вытаскивает из тюрьмы подпольщиков-большевиков.

В конце концов, Кольцов, проявляя личный героизм, пускает под откос эшелон с английскими танками, которые должны помочь белым занять Москву. Капитана разоблачают, и белогвардейский трибунал приговаривает его к расстрелу...

Актёр Юрий Соломин, игравший роль Кольцова, стал чрезвычайно популярным. После этого сериала Соломину стали приходить сотни писем, на многих из них стоял адрес: "Москва, Павлу Андреевичу Кольцову" . Очень многие интересовались: а был ли реальный прототип у героя фильма? И в одном из своих интервью Соломин назвал этого человека - Павел Васильевич Макаров, чья биография могла дать фору любым киношным фантазиям. В ней в очень полной мере отобразились все коллизии трагического для нашей страны XX века...

"Павел Андреевич, вы шпион?"

Павел Макаров родился в 1897 году в городе Скопине Рязанской губернии, в семье кондуктора товарных поездов. После смерти отца семья перебралась в Крым, где Павел начал учиться в реальном училище. Когда в 1914 году вспыхнула Первая мировая война, Макаров добровольно ушёл в армию. В звании прапорщика (а это в царской армии был первый офицерский чин) он участвовал в боях на Румынском фронте.

После революции Макаров стал убеждённым большевиком. Весной 1918 года Крымский военно-революционный комитет поручил ему создание отрядов Красной Гвардии. Но во время поездки по причерноморским хуторам и посёлкам Макаров был задержан разъездом белого отряда полковника Дроздовского, пробивавшегося на Дон на соединение с Деникиным. Бывший прапорщик не растерялся и на вопрос белого офицера - кто он такой - не моргнув глазом ответил:

- Штабс-капитан Макаров. 134-й Феодосийский полк. Командир полка полковник Шевардин.

Макаров назвал свою воинскую часть, в которой служил на Румынском фронте. Вот только повысил себя в звании сразу на три пункта...

Дроздовцы, у которых не было никакой возможности для тщательных проверок, поверили Макарову и зачислили его в свой отряд. Так Павел Васильевич и оказался у белых - чисто случайно, без каких-то специальных директив красного командования...

Поразмыслив, Макаров решил, что может больше принести пользы своим именно в рядах белых. Поэтому стал искать возможность перехода на штабную работу. В конце 1918 года ему повезло - командовать дроздовцами белый главком Деникин назначил генерал-лейтенанта Владимира Зеноновича Май-Маевского. Но у того по разным причинам отношения с дроздовцами как-то не заладились. Поэтому на новой должности генерал чувствовал себя не очень уютно.

Макаров тут же пришёл к нему "на помощь", заверив Владимира Зеноновича в своей полной лояльности. Штабс-капитан докладывал своему начальнику о разговорах, которые ходили в офицерской среде, и этим сильно расположил к себе Май-Маевского, назначившего Макарова своим адъютантом. Эту должность Макаров сохранил и тогда, когда Май-Маевский пошёл на повышение, став командующим Добровольческой армии, лучшей армии деникинского войска.

Впрочем, Макаров пользовался доверием у генерала не только по причине "стукачества". Генерал, в отличие от вальяжного и проницательного киношного Ковалевского, блестяще сыгранного актёром Вячеславом Стрежельчиком, был, что называется, "тихушником". То есть хроническим алкоголиком, любившим крепко выпить в одиночестве. Шустрый адъютант всегда "вовремя" подливал своему начальнику, организовывал ему опохмелки, а если надо - то и сговорчивых девочек... Они вместе даже крутили роман с дочерьми известного харьковского купца Жмудского: генерал со старшей купеческой дочкой, а адъютант - с младшей.

Словом, доверие к Макарову со стороны Май-Маевского было полнейшее. Поэтому штабс-капитан очень ловко манипулировал окружением генерала, везде расставляя своих людей. Так ему удалось пристроить на должность генеральского ординарца своего родного брата Владимира, бывшего одновременно одним из руководителей Севастопольского большевистского подполья.

Через руки братьев проходило множество ценнейших военных сведений. Но, в отличие от соломинского Кольцова, переправить их через линию фронта к своим они никак не могли - связей с Москвой у них не было. Тогда они занялись тем, что именуется вредительством.

Пользуясь вечным похмельным состоянием Май-Маевского, Павел доводил до него только те армейские сводки, которые уже устаревали. В итоге подразделения добровольцев получали генеральские приказы, которые мало соответствовали реальной боевой обстановке. Параллельно штабс-капитан умело стравливал между собой командиров отдельных белых корпусов, играя на их взаимной неприязни. К примеру, во время похода на Москву осенью 1919 года Макаров довёл до генерала Юзефовича нелицеприятные слова, высказанные в его адрес другим генералом - Кутеповым. И когда в критический момент наступления красные ударили во фланг кутеповским дивизиям, то корпус Юзефовича не двинулся с места, чтобы прийти кутеповцам на помощь. Это во многом и предопределило конечное поражение деникинских войск...

Конечно, белая контрразведка чувствовала что-то неладное, и её начальник полковник Щукин уже давно подозревал в тёмной игре именно Макарова. Но доказательств не было. Они появились лишь тогда, когда в январе 1920 года белым удалось разгромить Севастопольское подполье. В ходе допросов кто-то из арестованных и назвал имена братьев Макаровых...

Их арестовали. Владимира скоро расстреляли, а Павлу удалось бежать, подняв восстание заключённых Севастопольской тюрьмы. В крымских горах бывший адъютант сформировал небольшой партизанский отряд, который воевал в белом тылу до самого окончания гражданской войны. А бывший покровитель Макарова генерал Май-Маевский после всех этих событий был вынужден уйти в отставку. Он умер от алкоголизма в Севастополе в октябре 1920 года.

"Родина вас не забудет"

После занятия Крыма Красной Армией Макаров стал сотрудником ВЧК, возглавив отряд специального назначения, боровшегося с бандитизмом. Затем служил в крымской милиции. А в 1929 году он опубликовал воспоминания под названием "Адъютант генерала Май-Маевского", ставшие самым настоящим бестселлером того времени. Однако эта книжка принесла автору одни только неприятности.

Дело в том, что в конце 20-х годов возникла целая плеяда псевдогероев, которые, пользуясь неразберихой революционного времени, приписывали себе несуществующие подвиги и заслуги времён гражданской войны. Тогда, к примеру, ходил анекдот: мол если верить всем, кто приписывал себе знакомство с легендарным главкомом 1-й Конной Армии Семёном Будённым, то из этих людей можно сформировать целых три конных армии.

Словом, ЦК ВКП(б) создал специальную комиссию, которая очень придирчиво изучала деяния участников революции. Заинтересовалась комиссия и книжкой Макарова - тем более подтвердить мемуары было сложно: практически все товарищи бывшего белого адъютанта по крымскому подполью погибли. В конце концов комиссия пришла к выводу, что Макаров лжёт, что он служил белым верой и правдой, что к красным он ушёл тогда, когда поражение белогвардейцев стало неизбежным...

Его выгнали из органов, из партии, лишили персональной пенсии как Красного партизана, а в 1937 году арестовали. Спасли бывшего разведчика его боевые товарищи, которые не побоялись пройти по всем инстанциям, вплоть до Москвы. В 1939 году Макарова полностью оправдали и вернули ему все отобранные льготы и награды.

Но по-настоящему его реабилитировала Великая Отечественная война. В её годы Макаров возглавил мощное партизанское соединение, которое наносило удары по врагу в разных районах Крыма. Голову партизанского командира немцы оценили в несколько миллионов рублей. А наше командование наградило Макарова несколькими боевыми орденами.

Во время этой войны Павел Васильевич потерял многих своих родных - мать зверски замучили фашистские каратели, а сын, лейтенант Красной Армии, погиб в бою за город Лисичанск...

После войны старый партизан пережил вторую волну славы. Вышла новая его книжка уже о разведчиках Великой Отечественной, власти вспомнили и о подвигах времён Гражданской войны. Крымские коммунисты даже ходатайствовали о присвоении Макарову звания Героя Советского Союза...

Но вот в середине 60-х годов начал сниматься фильм "Адъютант Его Превосходительства", который вызвал недовольство Макарова.

Оказывается, авторы сценария - Игорь Болгарин и Георгий Северский - не посоветовавшись с Макаровым лично, взяли за основу его мемуары и выдали их чуть ли не за своё самостоятельное произведение, хотя в сценарий вошли целые куски "Адъютанта Май-Маевского". Мало того, вместо извинений они, как пишет один крымский историк, "заявили, что это телефильм про вымышленного капитана Кольцова и сценарий никакого отношения к Макарову не имеет, а у Май-Маевского, мол, было целых четыре адъютанта... Авторы пошли дальше и стали очернять Макарова в разговорах с кинематографистами и литераторами. А когда Юрий Соломин упомянул о Павле Васильевиче как о прототипе, ему позвонил Северский и посоветовал больше этого не делать, поскольку Макаров не тот человек, о котором следует упоминать в фильме. Некоторые писатели вступились за оскорблённого Макарова... Но авторы сценария были категорически против, не желая уступать ни части авторства прототипу, давшему основание для столь захватывающего сюжета. И оказалось, неспроста. После выхода фильма на экраны страны его авторы были удостоены звания лауреатов Государственной премии".

Понятно, что сам Макаров от этой премии ничего не получил. Впрочем, до её распределения он, собственно, и не дожил. В самый разгар войны со своими литературными врагами, 16 декабря 1970 года, Павел Васильевич умер.

А у сценаристов-плагиатов на вершинах власти, видимо, нашлись очень мощные и влиятельные покровители, которые даже после смерти разведчика постарались сделать всё, чтобы страна ещё многие годы не знала о подлинной судьбе легендарного адъютанта.

Вадим АНДРЮХИН.

Макаров не дворянского роду-племени. Его отец – кондуктор товарных поездов Сызранско-Вяземской железной дороги – трагически погиб

Май-Маевский

В 1903 году при крушении состава. Павлу пришлось рано приобщиться к труду: подросток работал сначала в типографии, затем – в малярно-кровельной мастерской. Позже, переехав в Крым, торговал газетами, в том числе и не прошедшими цензуру, за что поплатился, попав под арест.
В Первую мировую Макаров воевал на Румынском фронте в чине прапорщика, а октябрь 1917-го застал его в Крыму, где он находился на излечении после полученного ранения. А спустя три месяца Павел вместе с братом Владимиром уже принимает активное участие в формировании красногвардейских отрядов на юге страны. Весной 1918 года он выполнял задание Севастопольского революционного штаба в Мелитополе, когда город внезапно захватили части Добровольческой армии. Попытка проскользнуть незамеченным мимо белогвардейских патрулей окончилась неудачей – его задержали. Но Макаров не растерялся и на вопрос офицера-дроздовца, кто он такой и куда следует, четко, по-военному представился штабс-капитаном, воевавшим на Румынском фронте.
– Назовите полк и своего командира! – потребовал дроздовец.
– 134-й Феодосийский полк, командир – Шевардин. Дислоцировался на реке Серет.
– Все правильно! – подтвердил офицер. – Зачисляю вас в третью роту.
Вот так Макаров, не служивший в ЧК и даже не слышавший о Лацисе, оказался у белогвардейцев, в Добровольческой армии. Разумеется, менее всего он, не будучи врагом советской власти, стремился попасть на передовую. Дело решил случай. В разговоре с офицером штаба Макаров вроде бы случайно обмолвился, что одно время служил шифровальщиком. Как он и предполагал, информация сдетонировала, и вскоре его вызвал к себе сам генерал Дроздовский. Специалистов катастрофически не хватало, и после ознакомительной беседы Макарова прикомандировали к штабу полка, который вскоре был преобразован в дивизию.
Осенью 1918 года скончавшегося от тяжелого ранения Дроздовского на посту командующего сменил генерал-лейтенант Владимир Зенонович Май-Маевский, награжденный за германскую войну орденами Анны, Владимира, Станислава 1-й степени, золотым оружием, Георгиевскими крестами 3-й и 4-й степени, а также солдатским Георгиевским крестом.
Однако, несмотря на его боевую репутацию, дроздовцы приняли Май-Маевского откровенно прохладно. Чувствуя это, генерал решил опереться на куда более лояльных к нему офицеров-новичков. Разгадав тактику командующего, Павел сутками не покидал штаба, обрабатывая горы текущих документов, готовя лаконичные и одновременно содержательные оперативные донесения. И Май-Маевский довольно скоро обратил внимание на старательного и исполнительного офицера, проникнувшись к нему симпатией. Не раз он вызывал его к себе для бесед, расспрашивал о военной судьбе, об участии в боевых действиях, интересовался происхождением. Видя, что в Добрармии потомственные дворяне пользовались большим уважением, Макаров «стал» дворянином, сыном бывшего начальника Сызранско-Вяземской железной дороги. Да еще как бы невзначай сообщил, что его семье принадлежит богатое имение в Рязанской губернии: он знал, что этот район находился в глубоком тылу Красной Армии, и деникинская контрразведка вряд ли сумела бы проверить сотканную им из воздуха легенду.
План сработал безупречно: Май-Маевский предложил Макарову стать его адъютантом. Играя ва-банк, Павел Васильевич заявил, что не может принять столь лестное для него предложение, поскольку в дивизии служит немало опытных офицеров-дроздовцев, чем, как и следовало ожидать, только подогрел желание командующего видеть его своим помощником.
Новая должность была лакомым кусочком для любого разведчика, вот только, в отличие от капитана Кольцова, у Макарова не было связи с центром, ибо центр его никуда не внедрял. Во всяком случае, никаких упоминаний о передаче Макаровым из Харькова разведданных в штабы Красной Армии в архивах не обнаружено. Что, разумеется, не означало его измену идеалам революции. Напротив, все, что от него зависело в этой замысловатой ситуации, он делал – исподволь и осторожно, просчитывая каждый свой шаг, так как Май-Маевский действительно был умным и проницательным человеком. Хороший стратег, генерал прекрасно понимал слабость Белого движения во время похода Деникина на Москву. Достаточно сказать, что когда в октябре 1919 года Добровольческая армия взяла Орел, а жители встречали белых с иконами и на коленях пели «Христос воскресе», Май-Маевский скептически заметил своему начальнику штаба генералу Ефимову: «Орел пойман только за хвост. У него сильные крылья; как бы он от нас не улетел»…
Это было довольно смелое заявление. К слову, о дерзкой храбрости командующего ходили легенды. Так, перед атакой он нередко подъезжал на своем автомобиле к самым окопам и, выйдя из него, лично водил подчиненных в бой, не кланяясь пулям.
Но если в кино его превосходительство отличался скромностью и умеренностью в быту, то прототип Ковалевского не скрывал своей любви к алкоголю и женскому обществу. Недаром генерал-майор фон Дрейер называл его «генерал-алкоголиком», а барон Врангель уже позднее, отвечая на вопрос, что оставил ему в наследство Май-Маевский, ответил: «Пьянство и грабежи, повальные грабежи». Именно эти слабости командующего, а также его более трезвое, нежели у других военачальников, отношение к ситуации Павел Васильевич умело использовал в своей психологической диверсионной деятельности. Он старательно организовывал попойки, изобретательно придумывая различные поводы для своего шефа, нередко знакомил командующего с симпатичными «дамами из общества». Ну и сам был не безгрешен, причем вряд ли только в конспиративных целях. В Харькове, к примеру, генерал и его адъютант завели романы с юными сестричками Жмудскими – дочерьми знаменитого миллионера: Владимир Зенонович увлекся Анной, а Павел Васильевич – Екатериной.
Любопытно, что не меньше вреда, чем Макаров, принес Добровольческой армии полковник Щучкин, фактически разваливший структуру, которой руководил. В сравнении с ним киношный Щукин – просто злой гений и профессионал с большой буквы. Реальный начальник контрразведки уволил опытных филеров и доверял исключительно доносам, сыпавшимся как из рога изобилия. Доносчики же, как правило, не столько изобличают врагов, сколько сводят личные счеты. Отсюда и результат – точнее, его отсутствие…
Буквально под носом у Щучкина самозваному разведчику-дилетанту Макарову, ставшему ближайшим помощником его превосходительства, удалось пристроить в штаб к Май-Маевскому и своего брата Владимира. А поскольку тот никогда не служил в армии, Макаров придумал очередную байку. Улучив удобный момент, он поделился с командующим тем, что к нему приехал брат, которому большевистский переворот помешал окончить военное училище, и попросил зачислить его в конвой или охранную роту. На что Владимир Зенонович ухмыльнулся: «Чудак ты этакий! Скажите дежурному генералу, чтобы оформил его ко мне в ординарцы».
Когда в ноябре 1919 года Деникин снял Май-Маевского с должности командующего Добровольческой армией, отозвав в свое распоряжение, что, в сущности, означало отставку, его превосходительство отправился в Севастополь вместе с верным и расторопным адъютантом. Последний же добился перевода своего брата. Примечательно, что именно Владимир вышел на севастопольских подпольщиков и регулярно передавал им сведения, добытые Павлом, благо дефицита в информации генерал, а стало быть, и его ближайшее окружение не испытывали.
К сожалению, продолжалось это недолго. 23 января 1919 года рабочие и лояльные к советской власти солдаты и матросы Севастополя планировали поднять восстание и взять власть в свои руки. Но накануне все члены подпольного комитета, включая Владимира, были арестованы морской контрразведкой. В городе начались повальные аресты. Макаров попытался с помощью Май-Маевского освободить брата – тщетно: командующий был в курсе происходящего. А вскоре арестовали и Павла. Уже в камере он узнал, что его брат расстрелян на крейсере «Корнилов», который служил тогда плавучей тюрьмой. Та же трагическая участь ожидала и Павла. Терять ему было нечего, и он организовал побег: вместе с сорока заключенными обезоружил охрану и ушел в горы, где создал Симферопольский полк.
Барону Врангелю в Крыму хронически не хватало топлива. Стремясь исправить ситуацию и поднять боеспособность армии, белые приступили к разработке Бешуйских копей, для чего проложили туда со станции Сюрень узкоколейную железную дорогу. Однако бойцы Макарова внесли существенные коррективы в планы врангелевцев и взорвали шахты. Они же сожгли склад заготовленных шпал, сорвав таким образом постройку железной дороги Джанкой–Перекоп, предназначенной для переброски дополнительных сил и бронепоездов на Перекопский перешеек.
Словом, боевой работы у Симферопольского полка хватало, а вот хорошо обученных бойцов – нет. Активно привлекая в свои ряды местное население, Павел Васильевич целенаправленно использовал и иной источник кадрового комплектования – врангелевские части. В одной из листовок, адресованных белогвардейцам, он писал: «Товарищи солдаты, офицеры! Мы обращаемся к вам с призывом: покидайте ряды белых, идите в лес! Вы найдете там нас. Не дайте уйти приспешникам буржуазии, которые за вашими спинами грузят чемоданы. Близится час расплаты!». И подпись: «Бывший адъютант командующего Добровольческой армией капитан Макаров».
Как результат, за девять месяцев 1920 года численность Симферопольского полка увеличилась почти втрое, и он имел на своем счету немало успешных диверсионных операций: партизаны взрывали склады с боеприпасами, пускали под откосы эшелоны. А 20 августа саперная команда обнаружила «фугас огромной силы» на железнодорожных путях незадолго перед прохождением поезда с бароном Врангелем.
8 ноября Красная Армия пошла на штурм Перекопа. Одновременно с тыла белых атаковали повстанцы, среди которых был и полк Макарова. Совместные действия обеспечили общую победу.
После освобождения Крыма Павел Васильевич поступает на службу в ЧК. Его опыт партизанской войны очень пригодился в ходе ликвидации в горах отрядов «бело-зеленых». К лету 1922 года несколько десятков таких групп численностью до 70 человек каждая, состоявших из врангелевцев и бандитского отребья, были уничтожены.

Май-Маевский

Александр ШИРОКОРАД http://www.bratishka.ru/archiv/2010/9/2010_9_18.php

Отрывок из фильма

" Адъютант его превосходительства"

Название: Адъютант его превосходительства
Размер: 2,86 mb doc
Роман о гражданской войне на юге России, о разгроме деникинщины молодой Красной Арией. Главный герой произведения - разведчик Павел Кольцов, действовавший по заданию красного командования в штабе деникинских войск.

(2011) SATRip

Название: Адъютант Его Превосходительства. Личное дело
Оригинальное название: Адъютант Его Превосходительства. Личное дело
Год выхода: 2011
Жанр: Документальный
Режиссер: Максим Файтельберг

В апреле 1970 года, когда Советский Союз готовился отметить главный идеологический праздник - столетие со дня рождения Ленина, на телеэкраны вышел сериал "Адъютант его превосходительства". В нем враги советской власти вдруг предстали не привычными злодеями, а нормальными людьми, тоже любящими Россию.
В то время как создатели фильма переживали обрушившуюся на них славу, получали гонорары и государственные премии, за полторы тысячи километров от Москвы, в Симферополе, от обиды, водки и сердечной боли умирал не киношный, а истинный адъютант его превосходительства - бывший штабс-капитан, участник трех войн Павел Васильевич Макаров. Кем был этот человек на самом деле? Красным разведчиком в стане белых? Отчаянным авантюристом? Или просто запутавшимся в революционных событиях человеком? С тех пор прошло сорок лет. И до сих пор сериал про адъютанта собирает у экранов многомиллионную аудиторию. Однако никто и никогда не рассказывал телезрителям, сколько тайн, интриг и драм связано с историей его создания.

Владимир Зенонович Май-Маевский

27 сентября 1867 года, 140 лет назад, в семье безземельного шляхтича Зенона Май-Маевского родился сын, получивший при рождении имя Владимир. Род был исконно польский и один из самых древних, но кроме гордости за имя давно уже ничего не приносил его обладателям.

Когда перед Владимиром встал вопрос - кем быть после окончания гимназии, он выбрал 1-й кадетский корпус, так как давно уже увлекся военной историей. Кадетские годы пролетели быстро, и он поступил в Николаевское инженерное училище. Подпоручик Май-Маевский выпустился из него через три года и начал военную службу с обычного взводного командира. За 10 лет он «вырос» до старшего адъютанта штаба 13-й пехотной дивизии, а первую боле менее солидную должность получил уже будучи «зрелым» офицером – начальник штаба Осовецкой крепости.

Начало русско-японской войны Владимир Зенонович встретил штаб-офицером при управлении 7-й Туркестанской стрелковой бригады, а с мая 1905 года его назначили начальником штаба 8-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, которая принимала непосредственное участие в боевых действиях против японцев. К тому времени Май-Маевский был уже полковником.

Далее следующие 12-13 лет можно опустить, скажу лишь одно – генерал-майором он стал сразу после начала Первой мировой войны, а в июле 1917 года ему присваивается звание генерал-лейтенант. Во время войны Май-Маевский прославился редкой личной храбростью и был награжден Анной, Владимиром, Станиславом 1-й степени, золотым Георгиевским оружием, Георгиевскими крестами 3-й и 4-й степени, солдатским Георгиевским крестом с веточкой.

Поразительно, но спустя полгода после смены политического строя в России Май-Маевский сбежал на Дон, и в марте 1918 года вступил в Добровольческую армию генерала Деникина простым солдатом. В самую «бесшабашную» - Дроздовскую дивизию. Когда генерал Дроздовский был ранен, а затем скончался, Деникин назначил на его место именно Май-Маевского, с возвращением ему всех прежних наград и воинского звания.

Если судить по архивным документам, Май-Маевский был одним из самых свирепых среди деникинских генералов. Его «дроздовская» дивизия никогда не останавливалась перед расстрелами, а заняв город или село, тут же выискивала места для виселиц. Причем, в отличие от интеллигентных Деникина и Врангеля (что впрочем не помешало им не щадить красноармейцев и всех, кто сочувствовал большевицкому режиму), Май-Маевскому всегда можно было сказать словами одного из шлягера 80-х годов прошлого столетия: «Ты прешь, как бык, на красный цвет…».

Любопытно описание Май-Маевского, которое дал барон Врангель: «Небольшого роста, чрезвычайно тучный, с красным обрюзгшим лицом, отвислыми щеками и громадным носом-сливой, маленькими мышиными глазками на гладко выбритом без усов и бороды лице, он, не будь на нем мундира, был бы несомненно принят каждым за комика какой-либо провинциальной сцены…».

Но надо сделать скидку и на то, что оба деникинских генерала если и ненавидели друг друга, то при первом удобном случае старались подкузьмить. Но даже при этом Врангель отдавал должное таланту своего соперника, его умению организовать людей и правильно растолковать боевую задачу.

Впрочем, звезда генерала Май-Маевского уже закатывалась. И виной тому было его «беспробудное пьянство». По словам современника, дело доходило до того, что он редко был трезв, и в таком состоянии ему море было по колено. Часто перед атакой он въезжал чуть не в самые цепи на своем автомобиле, с трудом выволакивал из него свое тучное тело, и, пошатываясь, шел впереди всех, не обращая внимания на самый бешеный огонь противника.

Дело закончилось тем, что за отход от Тулы генерал Деникин отстранил своего подчиненного от командования. И хотя по нему давно «плакала» красноармейская шашка, Май-Маевский ушел из жизни в общем-то обыденно. Он умер 30 октября 1920 года от сердечного приступа…

В бытность командования Добровольческой армией у генерала Май-Маевского был адъютант Павел Макаров. Конечно, никаким чекистом он не был. Впрочем, как и разведчиком. Дело в том, что передавать ценные сведения, находясь непосредственно при штабе генерала, было попросту невозможно. И Макаров втерся в доверие к генералу не своей щепетильностью или истовым исполнением любого приказания. Он удачно «разводил» денежные потоки, которые стягивались к командарму.

А спустя восемь лет, в 1927 году, дабы избежать проблем перед чекистами, Павел Макаров написал книгу и выпустил ее два года спустя. Назвал он ее не мудрствуя лукаво «Адъютант генерала Май-Маевского». И уж потом, спустя долгие годы, писатель и кинодраматург, автор сценария многосерийного фильма «Адъютант его превосходительства» Георгий Северский переложил этот сюжет в основу своей работы.

Впрочем, есть и другая версия, где история Павла Васильевича Макарова изложена, что называется, с другой стороны баррикады. Мол, Павел был самым что ни на есть чекистом, что он внедрился в штаб Май-Маеваского по заданию ВЧК. И вел тонкую игру, внося сумятицу в ряды белогвардейских генералов. Потом ему удалось бежать, он чудом спасся от белогвардейцев, за его голову были объявлены сумасшедшие деньги. Хотя, любые военные сведения имеют свойство «портиться», как вареная колбаса на солнце. Сегодня была одна обстановка, завтра – совершенно другая, послезавтра все переворачивается с ног на голову. Так что ценность шпионской работы заключается прежде всего в возможности как можно более оперативно передавать информацию. И гоняться за автором вчерашних секретов вряд ли бы кто-то стал. В конце концов, фамилия у него была Макаров, а не Котовский или Буденный.

Где правда, а где легенда сегодня сказать не так-то просто. Если же возвращаться к реальной личности Павла Макарова, то он пережил своего генерала на тридцать с небольшим лет и умер в начале 50-х. Фильм, как вы помните, появился еще позже – в 1969 году. И стал звездной ролью замечательного актера Юрия Соломина. А для нас, мальчишек середины и конца 60-х, Павел Андреевич Кольцов (так по фильму звали главного героя) на долгие годы стал кумиром. И даже легендарный Штирлиц не сразу его потеснил…

источник- http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-9267/

Обмундирование "цветных" полков

Немного о форме так называемых «цветных» полков Вооруженных Сил Юга России. В Сети нашлись иллюстрации из книги Гражданская война в России: Белые армии.
Все это, конечно, достаточно условно. Централизованно обмундированием полки не снабжались, так что приходилось обходиться обычным армейским, в лучшем случае с выпушками полковых цветов, к которому пришивались погоны цветных полков.

КОРНИЛОВЦЫ

1. Рядовой команды конных разведчиков Корниловских ударных полков, 1919 – 1920 гг.
2. Начальник Корниловской ударной дивизии генерал-майор Н.В. Скоблин, 1920 г.
3. Младший унтер-офицер Корниловских ударных полков, 1918 – 1920 гг.
4. Капитан Корниловской артиллерийской бригады, 1919 – 1920 гг.

1. Младший фейерверкер 2-й батареи Артиллерийской генерала Маркова бригады, 1919 – 1920 гг.
2. Поручик 3-го Офицерского генерала Маркова полка, 1919 – 1920 гг.
3. Капитан 1-й (Шефской) роты 1-го Офицерского генерала Маркова полка, 1918 – 1920 гг.
4. Рядовой 2-го Офицерского генерала Маркова полка, 1919 – 1920 гг.

АЛЕКСЕЕВЦЫ

1. Поручик 1-го Партизанского генерала Алексеева пехотного полка, 1919 – 1920 гг.
2. Ротмистр 1-го Конного генерала Алексеева полка, 1918 – 1920 гг.
3. Рядовой 1-го Партизанского генерала Алексеева пехотного полка, 1919 – 1920 гг.
4. Подпоручик 1-й генерала Алексеева легкой батареи Алексеевской артиллерийской бригады, 1919 – 1920 гг.

1. Капитан Дроздовской артиллерийской бригады, 1919 – 1920 гг.
2. Поручик Офицерской стрелковой генерала Дроздовского дивизии, 1919 – 1920 гг.
3. Младший унтер-офицер Офицерской стрелковой генерала Дроздовского дивизии, 1919 – 1920 гг.
4. Ротмистр 2-го Конного генерала Дроздовского полка, 1919 – 1920 гг.
5. Поручик 2-го Офицерского стрелкового генерала Дроздовского полка, 1919 – 1920 гг.

(Дерябин А.И. Гражданская война в России: Белые армии. М., 1999.)

Страсть и ненависть Тухачевского

16 февраля исполняется 115 лет со дня рождения Михаила ТУХАЧЕВСКОГО. Легендарного маршала в 1937 году после страшных пыток расстреляли как врага народа. А через 20 лет он был реабилитирован и объявлен самым-самым гениальным советским полководцем. Однако однозначно оценить значение его фигуры в истории страны до сих пор невозможно. Устраивал ли он заговор против Советской власти или нет? Мнения историков разделяются. Но то, что он был карьеристом и чересчур любвеобильным мужчиной, - факт! Ольга КРАВЧЕНКО

Статный красавец Тухачевский действовал на женщин каким-то магическим образом. Попадая под его обаяние, они были готовы шпионить по его просьбе за своими друзьями, рисковать жизнью, изменять мужьям. Многие из окружения маршала замечали, что он гораздо увереннее чувствовал себя в обществе дам, нежели с мужчинами. Еще бы: с их помощью он не раз устраивал свою карьеру. Это его и погубило. В своей циничной страсти к «юбкам» он забывал об осторожности. В итоге идеальное оружие - женщина - стало стрелять по нему. Был ли троцкистский заговор, участие в котором «шили» Тухачевскому? Не так уж и важно. Сталин видел в Михаиле Николаевиче политического соперника. Тухачевский был талантливым полководцем и, главное, умело манипулировал людьми. Иосиф Виссарионович со своим бонапартизмом не любил таких людей. А тех, кого не любил, - расстреливал. Был у вождя и еще один повод избавиться от маршала. Михаил Николаевич имел неосторожность делить со Сталиным одну женщину. И не только со Сталиным.

Привычка жениться

Тухачевский был трижды женат. Со своей первой супругой он познакомился в Пензе, когда учился в гимназии. Правда, брак с дочерью машиниста пензенского депо Марией продлился недолго. Она покончила жизнь самоубийством - застрелилась прямо в штаб-вагоне мужа.

Одни считают, что Мария не выдержала многочисленных измен, по другой версии, Марию замучили угрызения совести. В то время в стране царил страшный голод, и она тайком возила родителям в Пензу мешки с мукой и консервами. Реввоенсовет, узнав об этом, поставил командарму Тухачевскому мешки с провизией на вид. Тухачевский потребовал развода. Мария застрелилась. Он даже не был на похоронах, а поручил все заботы о покойной жене своему адъютанту. Впрочем, горевал он недолго и вскоре вновь женился. Второй супругой стала 16-летняя Лика. Брак был заключен по любви и, по желанию новобрачной, вопреки нормам партийной этики - в церкви. Но и этот союз оказался недолгим. Причиной разрыва послужила любовная связь командующего фронтом с сестрами Татьяной и Натальей Чернолузскими (сводными сестрами Анатолия Луначарского), которую Тухачевский не скрывал. Позднее брошенная Татьяна Чернолузская глушила любовь вином и кокаином и впоследствии опустилась на самое дно общества. В то же время маршалу приписывали интрижку с Амалией Протас, адъютантом Тухачевского, служившей в его штаб-вагоне. Есть версия, что от второго брака у Михаила Николаевича была дочь, которая умерла еще до развода родителей.

После второго развода, в период командования Западным фронтом в 1923 году, Тухачевский отбил жену у политкомиссара 4-й стрелковой дивизии Аронштама - Нину Гриневич и женился на ней. Спустя пять лет, оказавшись командующим Ленинградским военным округом, Тухачевский сблизился с женой своего друга Николая Кузьмина, которого он спасал во время кронштадтского восстания 1921 года, - Юлией Кузьминой. С Гриневич Тухачевкий разводиться не стал, а с Кузьминой жил вплоть до ее ареста в 1937 году.

Не побрезговал и шифровальщицей

Точное количество любовниц Тухачевского не поддается подсчету. Чем ярче загоралась его звезда, тем больше женщин крутилось вокруг. Причем большинство наперсниц он отыскивал среди тех, кто подходил ему в его секретных политических делах. Так, комиссар его армии в Гражданскую войну Антонина Барбэ исполняла сверхсекретные поручения Тухачевского. Преданно любя его, она приходила к нему вплоть до ареста. После казни Михаила Николаевича сама была арестована и вскоре умерла под пытками, так и не подписав ни одного листа допроса. Другой его любовницей была Павлова-Давыдова, служившая делопроизводителем в штабе дивизии Гая, также входившей в армию Тухачевского. Они не скрывали своей симпатии. В Москве Павлова работала в секретариате Серго Орджоникидзе, наркома тяжелой промышленности, друга Тухачевского.

При этом и первый, и второй ее мужья были крупными деятелями: Павлов - комдивом, Давыдов - заместителем начальника разведуправления РККА. Не обошел стороной Тухачевский и шифровальщицу из штаба Кавказского фронта, куда его назначили командующим для борьбы с войсками Деникина. Гусеву, жену заместителя начальника разведки фронта, он так же, как и других, очаровал без труда. К слову, с женой Михаила Николаевича, Ниной Евгеньевной, эта пассия была дружна. Тухачевский был выгодным покровителем - он не просто спал с Гусевой, а всячески способствовал карьере ее мужа, которого вслед за Михаилом Николаевичем перевели сначала в Смоленск, а потом и в Москву. Гусева же собирала для своего любовника сведения на интересовавших его высокопоставленных лиц. Незадолго до своей гибели Тухачевский затеял роман с молодым главным режиссером Центрального детского театра Натальей Сац. Он даже хотел развестись с Гриневич, чтобы вступить в новый брак. Но не успел. Сац арестовал и усиленно допрашивал нарком НКВД Ежов, стараясь выбить из нее секреты маршала. Неизвестно, какие она давала показания, зато известен ее приговор - большой срок в лагере, откуда она вышла лишь после смерти Сталина.

Опасные связи

Интересной фигурой в жизни Тухачевского была соблазнительная блондинка с голубыми глазами - певица Жозефина Гензи, выступавшая в офицерских клубах. Как позже выяснилось, она была немецкой шпионкой, любовницей адмирала Канариса. Маршал Тухачевский был ее главным объектом вербовки. Она очень искусно вовлекла его в любовную связь. Известны имена и еще двух любовниц Тухачевского, которые сыграли с ним злую шутку. Вдова Максима Пешкова, сына Максима Горького, художница Надежда Пешкова, была весомой фигурой в доме писателя. Она же была любовницей наркома НКВД до 1936 года Генриха Ягоды. Тухачевский вступил с ней в связь с намерением использовать в своих целях - в том числе и для негласной связи с Ягодой, но быстро в ней разочаровался: она оказалась небольшого ума. А вот еще одна любовница Ягоды - Шура Скоблина, племянница белогвардейского генерала Скоблина, одновременно тайного агента НКВД - была приставлена к Тухачевскому следить за ним и доносить о всех контактах маршала. Та послушно вела слежку и несколько лет писала на него доносы. С каждым разом они становились все более злобыми - ревнивая по натуре Скоблина очень болезненно воспринимала внимание Тухачевского к другим дамам. Но главной мужской победой Тухачевского и его главной ошибкой стратега-карьериста стала певица Большого театра Вера Давыдова, тайная любовь Сталина. Помимо работы в театре – она пела ведущие партии в «Хованщине», «Борисе Годунове», «Аиде» и «Кармен» - Вера Александровна вела тайную кремлевскую жизнь. Многие годы она находилась в интимной связи со Сталиным. Кто только не хотел сделать ее своей осведомительницей и первым узнавать новости о «державном властелине». Но ее сердце дрогнуло только перед Тухачевским. Певица действительно его любила и даже много лет спустя говорила: «Радостно и тревожно было в его объятиях. Каждая линия его тела казалась мне воплощением мужской красоты. При одном воспоминании о нем меня начинает бросать в дрожь, закипает кровь, по-молодому бьется сердце». При этом Михаил Николаевич не скрывал от певицы многие свои важные мысли и даже своего отрицательного отношения к Сталину.

Извращенные пытки

После ареста маршал подвергся изощренным пыткам. Дочь Тухачевского, Светлана, вспоминала, что во время следствия ее - тогда подростка - привели к арестованному отцу и угрожали изнасилованием, если он не подпишет признания.

А рукописные показания Тухачевского! Они написаны такими разными почерками и стилями, что создается впечатление, будто они написаны разными людьми. На страницах показаний коричневые пятна, похожие на кровь. Сначала маршала поместили в глубокий пыточный подвал без окон и дверей. Для психологического воздействия здесь висел объеденный крысами до неузнаваемости, разлагающийся труп «предателя родины и шпиона». По стенам пускали воду, она постепенно заполняла камеру, из овальных проемов в стенах выбегали огромные крысы, которые в панике заползали на маршала, царапая и кусая его. Но это его не сломило. Вторая пытка была явно придумана обиженными «рогатыми» мужами. Тухачевского крепко привязали к столбу, ниже пояса он был обнажен. Его половые органы охватывала трубка. Ее конец уходил в торчавшую из стены камеры железную трубу, по которой бегали крысы…

Последнее слово

На следующий день после такого допроса Тухачевский выступил с последним словом: «Я хочу сказать, что я Гражданскую войну провел как честный советский гражданин, как честный красноармеец, как честный командир Красной Армии. Не щадя своих сил, дрался за Советскую власть. И после Гражданской войны делал то же самое. Но путь группировки, стащившей меня на путь подлого правого оппортунизма и трижды проклятого троцкизма, который привел к связи с фашизмом и японским генеральным штабом, все же не убил во мне любви к нашей армии, любви к нашей Советской стране, и, делая это подлое контрреволюционное дело, я тоже раздваивался. Вы сами знаете, что, несмотря на все это, я делал полезное дело в области вооружения, в области боевой подготовки и в области других сторон жизни Красной Армии. Преступление настолько тяжело, что говорить о пощаде трудно, но я прошу суд верить мне, что я полностью открылся, что тайн у меня нет перед Советской властью, нет перед партией. И если мне суждено умереть, я умру с чувством глубокой любви к нашей стране, к нашей партии, к наркому Ворошилову и великому Сталину». Ночью 12 июня 1937 года маршал Михаил Тухачевский был расстрелян. КСТАТИ Михаила Николаевича интересовали не только женщины. Он часами мог заниматься изготовлением скрипок. Был даже автором работы на тему «Справка о грунтах и лаках для скрипок». Еще одним увлечением заместителя наркома была дрессировка в служебном кабинете мышонка. Тот в определенное время взбирался на стол и получал свое ежедневное угощение. СПРАВКА * Маршал Михаил Николаевич ТУХАЧЕВСКИЙ родился 16 февраля 1893 года. * В Гражданскую войну командовал рядом армий в Поволжье, на Юге, Урале, в Сибири, Кавказским и Западным фронтом в советско-польской войне 1920 года. * В 1921 участвовал в подавлении кронштадтского восстания. Командовал войсками, подавившими крестьянское восстание в Тамбовской и Воронежской губерниях. * В 1925 -1928 годах - начальник штаба РККА. * С 1936 г. - первый заместитель наркома обороны СССР. * Репрессирован в 1937 году, реабилитирован в 1957 г.

Страх или долг?

Русские белогвардейцы даже в изгнании навсегда сохранили верность родине

Пасмурным днём более 140 тыс. подданных Российской империи - моряков, казаков, мобилизованных крестьян, женщин, детей - погрузились на 126 судов русской эскадры, способных принять не более трети от такого количества пассажиров, и вышли в открытое море. Перед самым отплытием к пассажирам и экипажам вышел бледный Врангель: «Куда мы едем, я не знаю. У нас есть уголь, и мы уходим в море...» А уже через час вооружённые солдаты Красной армии заняли оставленные войсками Врангеля Севастополь, Керчь, Ялту и Феодосию. Крым стал советским. Могли ли убегавшие от большевиков отказаться от изгнания и остаться на Родине? Теоретически - да. И такой выбор часть солдат русской Добровольческой армии сделала. За верность родным берегам они поплатились жизнью. Только за первую неделю вступления красноармейцев в Севастополь было расстреляно более 8 тыс. человек. Поводом к казни становилось происхождение, а порой просто чистые руки и ногти. «Мы истребляем буржуазию как класс», - откровенничал один из руководителей Всеукраинского ЧК Мартин Лацис.

Константинополь

В Константинополь потрёпанная штормами, голодная (ведь провизии брали в расчёте на гораздо меньшее число пассажиров), отчаявшаяся эскадра вошла под французским флагом. Власти союзника пообещали оказать поддержку, но только если гарантией её оплаты станет сам военный и коммерческий флот. Таким образом, потерявшие Отечество, нищие русские - а подавляющее большинство изгнанников, мягко говоря, не были богаты и до революции - оказались преданными и проданными второй раз, теперь уже обещавшими помощь и поддержку союзниками. Корабль подходил за кораблём, но их обитателей не спешили выпускать с палубы. Спуститься на берег разрешили только 5 тыс. - тем, кого уже никак нельзя было оставить без медицинской помощи. Их доставили в госпиталь. В Константинополе также разрешили остаться немногим имеющим в городе поручителей.

Почему так строго? Во-первых, город был просто не готов принять такую огромную группу беженцев. А во-вторых, прибывшие всё ещё представляли грозную, боеспособную силу, которой опасались и турки, и англичане, и французы. Воинский дух в русских сломить они не могли, а потому решили армию рассеять. Прибывшим кораблям приказано было идти в Тунис, в порт Бизерта. Казакам - отправляться на греческий остров Лемнос, в турецкую Гелиболу, в болгарский Бургас...

Бизерта

Моряков в Бизерте приняли очень плохо. Подводные лодки - оружие новое и особенно страшное - упрятали в отдельную бухту. Через несколько лет все они, не так давно отстроенные и вполне боеспособные, будут распилены на металлолом, потому что бывшие союзники так и не смогут договориться, кто возьмёт их себе. Остальные корабли как сельди бочку заполнили Бизертское озеро. Стояли так тесно, что от судна к судну перекинули мостки, по которым и перемещались по импровизированному городку на воде его обитатели. На сушу сходить было строго запрещено: судна обнесли жёлтыми буйками и объявили карантин. Так продолжалось четыре года! А в 24-м Франция признала Советскую власть и пообещала расформировать флот, который, надо сказать, до того момента сохранял боеспособность: невольные пленники чинили корабли, обучали подрастающих отпрысков в гардемаринском корпусе. Корабельный горн протрубил сигнал: «Разойтись!» «У меня на душе пусто и холодно. Теперь я окончательно потерял всё, что мне было дорого...», - записал в дневнике капитан одной из подлодок Нестор Монастырев.

Но жизнь русских в Бизерте продолжалась. Своим трудолюбием и добротой они смогли завоевать доверие местного населения. Последняя обитательница корабельного городка Анастасия Ширинская умерла в декабре 2009 г. и теперь мирно покоится в тунисской земле. Она, кстати, 70 лет - почти всю свою жизнь - прожила без гражданства, терпеливо сносила постоянные проблемы на границе, когда ехала во Францию к детям и внукам, приговаривая: «Такая я упрямая старуха. Русской родилась, русской и умру».

Лемнос

Казаков, привезённых на Лемнос, разместили на самом пустынном безводном берегу. Почти полное отсутствие осадков, постоянная жара, сильнейшие ветра. Вода была в страшном дефиците. Спали на голой земле, с трудом выкорчевав заросли единственного способного существовать в таких условиях растения - местного чертополоха. Еды не хватало. Выменивали сыр, хлеб, виноград на немногие вывезенные с Родины драгоценности и осьминогов, которых казаки научились виртуозно ловить руками. Продукты обязательно делили на сотню, а то и на полк. Смертность была ужасающей. Первым похоронили 8-летнего сына одного из генералов, всего здесь покоятся 82 русских малыша. Но ни нечеловеческие условия обитания, ни охранники-сенегальцы, которых казаки смертельно боялись, потому что впервые увидели людей с таким иссиня-чёрным цветом кожи, не сломили дух россиян. Приказ французов о сдаче оружия чуть не вызвал бунт. В конце концов офицерам разрешили оставить пистолеты, а казакам - шашки.

* * *

Каждый из пассажиров 126 кораблей был твёрдо уверен - добровольное изгнание продлится год-два. В реальности же на Родину смог вернуться лишь один из тех многих тысяч скитальцев - Ростислав Дон, которого в годовалом возрасте увезли из Севастополя родители. Он прибыл в Севастополь нынешним летом в рамках морского похода по маршруту исторической памяти, организованного Фондом апостола Андрея Первозванного. Руководитель Объединения императорских гвардейцев князь Александр Трубецкой говорит: «Наши отцы не переставали надеяться на возвращение в своё Отечество, ежедневно молились об этом. И вот воплотить мечту в жизнь смогли мы - их дети, внуки и правнуки».